Заплесневелый хлеб - [56]

«Она будет довольна. Может, это не такой уж черствый хлеб…»

Синьора стояла к нему спиной и продолжала ворошить куски хлеба в ящике, словно хотела выбрать что получше. Потом, придерживая мешочек, свободной рукой стала бросать в него хлеб. Марко ждал и не решался спросить, не помочь ли ей держать мешочек. Он словно прирос к полу, и сердце у него билось в такт падающим кускам. Когда мешок был почти полон, синьора задвинула ящик и подошла к мальчику.

— Влез почти весь хлеб. Остались одни крошки. Но пока маме этого хватит. Через несколько дней у нас накопится еще. С моими-то сыновьями!.. — она завязала мешочек и передала Марко. — Я сама принесу хлеб. Кстати, и вас навещу. Скажи это маме. Через несколько дней. Все не хватает времени, — она погладила его по голове и проводила до дверей. — Передай привет маме.

Синьора уже несколько раз была у них и говорила с Ассунтой. Но только однажды дала ей десять лир, сказав, что нуждающихся очень много и комитет старается помогать всем помаленьку. Но это было простой отговоркой. Ей не понравился образ мыслей Амитрано. Она поняла, хотя никогда не беседовала с ним, что это, видимо, человек гордый, свободолюбивый и, следовательно, некоторым образом дерзкий. Всячески откладывая на будущее оказание помощи, как было и в этом случае, она рассчитывала, что сумеет укротить Амитрано и через посредство жены наставит его на верный путь. Поэтому синьора не скупилась на обещания, советы и повторяла, что она и сейчас всей душой рада была бы помочь им, если бы средства комитета это позволяли. Таким образом, пообещав Ассунте помощь, она тут же лишала ее надежды, за которую та готова была ухватиться, как за соломинку. Впрочем, Ассунта ничего не рассказывала мужу об этой благотворительнице.

Марко поблагодарил синьору и стал спускаться по лестнице. Услышав, что дверь за ним захлопнулась, он ощупал мешочек со всех сторон. Тут были и крупные куски. Осторожно перебирая их, он обнаружил даже целый круглый хлебец. И ему вдруг показалось, что он идет из булочной, которая находилась в самом конце их городка, только в не совсем обычное время.

«Это, должно быть, целый хлебец!» — повторял он про себя.

Мать, видимо, ждала его. Едва заслышав шаги, она выглянула и, убедившись, что это Марко, открыла дверь.

— Ну что, дала она тебе? Сразу согласилась?

— Да. Она даже шлет тебе привет. Сказала, что сейчас у нее больше ничего нет, но через несколько дней она принесет сама. Ее сыновья всегда оставляют недоеденные куски.

Мать прошла в кухню и начала вытряхивать из мешка хлеб на свернутый матрац. Тут были действительно хорошие куски: белые, цельные. Марко стоял сбоку и смотрел на обломанные края ломтей хлеба, немного засохшие, потемневшие, будто покрытые пылью. Вот на кучу кусков упал целый хлебец, весом в полкилограмма, белый-белый, с гладкой блестящей корочкой. Ему так захотелось съесть хоть кусочек этого хлебца — немедленно, сейчас впиться в него зубами, пускай даже этим он нарушит пост и совершит грех, как твердила мать. Может, Мадонна поняла бы его и на первый раз простила. Ведь все равно через два часа за обедом он нарушит пост, и это уже не будет грехом, тем более что потом он снова будет голодать до вечера. При виде всего этого хлеба он еще сильнее почувствовал голод, и ему стало даже трудно дышать. Он подумал, что надо напиться воды, но не двинулся с места. Только изо всех сил прижал кулак к животу.

— Смотри-ка! — сказала мать. — Все-таки она неплохая женщина.

Ассунта отобрала самые крупные куски и отложила их в сторону, а те, что поменьше, запихала опять в мешочек.

— Это мы съедим сами, — она показала на отложенные куски, добавив к ним хлебец.

Марко смотрел на них, не отрываясь. Соблазн отломить кусочек хлеба и сунуть его в карман становился все сильнее. Но он не решался.

Мать, казалось, забыла о нем. Она взяла миску и стала складывать туда куски, кроша их на плите ножом.

Марко слышал хруст засохшего хлеба, видел, как падал он в миску. Свежий излом хлеба казался еще белей и суше. Ему ужасно хотелось взять кусочек, хотя бы самый маленький. На вкус он, должно быть, иной, чем тот хлеб, который они ели обычно; он утишил бы острую боль в желудке, исчез бы сладковатый вкус во рту, от которого он безуспешно старался избавиться, глотая слюну.

Наконец мать взялась за целый хлебец. Она положила его на плиту и, вонзив в него нож, расколола. Но треска не было слышно. Она взяла хлебец в руки и разломила до конца.

— Гляди-ка! Он заплесневел… — прошептал Марко.

Мать все держала в руках хлебец и смотрела на него.

На секунду она закрыла глаза.

«И тут частица нашего крестного пути», — подумала она. А вслух твердо сказала:

— Это неважно!

Отложив в сторону половинку хлебца, она начала кончиком ножа выскребать из другой половины плесень.

— А ты почему еще здесь? — Она хотела сказать это сердито, но не смогла. — Обедать будем в два часа. Иди! Не оставляй отца одного!

Марко, опустив голову, ушел, а мать продолжала решительными движениями ковырять заплесневелый хлеб.

IX Визит дона Джованни Лоруссо

Прохожие на улице редки. Жарко, но зной еще усилится к полудню. Из Африки дует горячий сирокко, от которого перехватывает дыхание. Он может дуть день, два, пять, и жители Юга прячутся в домах за массивными стенами из камня и туфа, наглухо закрывая окна и двери в подвалах. Надевают на себя побольше одежды, надеясь, что она защитит их от жгучих солнечных лучей.