Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны - [34]

Еще раз повторю, припомнив расположение русской артиллерии 30 апреля, что если бы генеральный штаб в Петербурге тщательно изучил тактику артиллерии, имеющей дело со значительно превосходящим по числу противником, например тактику буров, то русским батареям удалось бы легче выйти из того ужасного положения, в которое они были поставлены. Одним из самых первых уроков, вынесенных нами из Южно-Африканской войны, был тот, что если в начале артиллерийской дуэли ясно сознается подавляющее численное превосходство противника, то нужно немедленно убрать с позиции артиллерию из неравного боя прежде, чем она будет в положении hors de combat, т. е. непригодна к действию. Если же орудия почему-либо увезти нельзя, то, по крайней мере, следует поставить прислугу за укрытия, пока не пронесется ураган. Крайне редко случается, чтобы находящееся в действии орудие было настолько серьезно повреждено неприятельским снарядом, чтобы из него нельзя было стрелять. Можно подвергнуть батарею самому жестокому огню даже сильно взрывчатыми снарядами и быть уверенным, что батарея эта нисколько не пострадает после получасовой бомбардировки. Я признаю, что учить людей прибегать к закрытиям и оставлять орудия на произвол судьбы до некоторой степени опасно; людям, находящимся в пылу сражения, трудно судить, когда именно им следует прибегнуть к этой мере, и раз она будет разрешена в принципе, то они могут воспользоваться ей совсем не вовремя. Но все-таки будет не трудно разъяснить людям, что их прячут не для спасения их жизни, а только с единственной целью сохранить ее, чтобы пожертвовать ею в необходимую минуту с большим вредом для противника. Долг артиллерии поддерживать огнем атакующую пехоту и защищать ее своим огнем, когда она атакована.

Артиллерия не должна продолжать слишком долго борьбу с неприятельской артиллерией только для поддержания своей части, рискуя таким образом ослабить себя к той минуте, когда она должна властно вмешаться в борьбу пехоты. Американцы, достигшие высокой степени искусства в гражданскую войну, дали миру превосходный пример. Так, при Геттисбурге (Gettysburg) 2 июля 1863 г., во время атаки Кладбищенского Холма (Gemetery Hill), Гент (Hunt), начальник федеральной артиллерии, убрал с позиции свои орудия, убедившись в превосходстве сил противника. Конфедераты решили, что он разбит, и послали в атаку на холм свежую знаменитую Виргинскую бригаду Пикетта. Орудия вдруг появились вновь, как бы забыв опасность в такую решительную минуту, и бригада была уничтожена.

Я привел этот пример как первый, пришедший мне на память. Но нет ничего нового под луной, и можно найти еще более подходящий пример того, как численно уступающая противнику артиллерия избегает артиллерийской дуэли, сохраняя свои силы для действий против атакующей пехоты противника. Припомним, как генерал Ли употреблял свою артиллерию, обороняясь в сражении при Фредериксбурге… Если бы русские артиллеристы 30 апреля увидели через десять минут, что дальнейшая борьба бесполезна, то они могли бы разрушить весь план японцев, состоявший в полном уничтожении их артиллерии. Русские были бы в состоянии угадать намерения противника и в течение ночи могли или занять новые позиции в тылу, чтобы жестоко наказать японцев при их переправе через р. Айхо и прикрыть отступление своих войск, или же совсем оставить поле сражения, выйдя из пределов преследования. Но оставаться на поле сражения в состоянии бездействия было самым неудачным решением.

Действия пехоты, так же как и артиллерии, были слишком односторонни, чтобы дать какие-нибудь данные для военной критики. То обстоятельство, что 40 000 человек форсировали переправу, оборонявшуюся только 6000, способно скорее отвлечь внимание от ошибок обороняющегося. Действительно, успех японцев казался неизбежным, как бы искусны ни были распоряжения и тактика русских. Бросающийся в глаза профиль окопов русской пехоты, пожалуй, был самой грубой из всех ошибок. Артиллерии не приходилось и мечтать о лучшей цели. Только полное прикрытие головы стрелка могло возместить этот недостаток русских окопов. Невозможно строго судить русских за это упущение, потому что вообще нигде на континенте не учат солдат, что устройство бойниц есть наиболее важное усовершенствование полевых окопов.

Я всегда держусь того убеждения, что бойницы удваивают значение всякого закрытия и все, чему я был свидетелем за все это время, только еще более утверждало меня в моем мнении. Даже во время самой атаки стрелок всегда может найти прикрытие своему телу, быстро собрав кучу камней или вырыв яму лопатой. В таком случае он будет находиться по крайней мере в сходных условиях с обороняющимся, который при стрельбе должен высунуть голову из-за легко обнаруживаемых глазом окопов. Действительно, наступающий гораздо менее заметен и поэтому не представляет удобной цели для артиллерийского огня. Для того чтобы уравновесить условия обеих сторон, в особенности же облегчить положение обороняющегося, осужденного на относительное бездействие во время наступления противника, крайне необходимо устройство бойниц или же соответствующего укрытия для голов стрелков. И только тогда солдат средних достоинств будет в состоянии поддерживать хладнокровный и меткий огонь, несмотря на дождь шрапнелей и свист пролетающих мимо его ушей пуль. Иначе он будет стрелять торопливо и давать перелеты, ибо инстинкт самосохранения будет заставлять его, спустив как можно скорее курок, стараться спрятать свою голову. Конечно, я знаю, что тип солдата, созданный воображением писателей и военных корреспондентов, никогда не прячет свою голову. Но как часто мне приходилось слышать окрики офицеров и унтер-офицеров на людей, сидевших в окопах или за скалами: