Записки военного врача - [22]
— Матвей! — крикнул ему профессор Турнер. — Кто из нас будет читать лекцию? Ты или я?
Матвей вздернул очки на лоб и, взглянув на профессора сверху вниз, невозмутимо ответил:
— Ладно уж, читай! — И махнул рукой.
Аудитория вздрогнула от смеха.
И вот теперь, слушая разговоры Ягунова с Семенычем, я вспомнил профессора Генриха Ивановича Турнера и Матвея.
На другой день, 5 ноября, выяснилось, что прошедшей ночью мы были свидетелями исключительного героизма молодого летчика-истребителя. Младший лейтенант Алексей Севастьянов, преследуя вражеский бомбардировщик, настиг его и таранил. Сбитый «хейнкель-111» рухнул в Таврический сад, а Севастьянов благополучно опустился на парашюте.
По этому поводу в госпитальной газете «За Родину» появилось стихотворение «Сало и могила». Автор — Григорий Махиня из «морской палаты». Пулеметчик восторгался стихами Ольги Берггольц и сам писал стихи. Смысл стихотворения Махини сводился к ответу на вопрос: «Зачем немцы пришли в Россию?» «За салом, — отвечал Махиня. — Но сала не будет, а фашистов злую силу мы уложим всю в могилу!»
Для наглядности под этим стихотворением Сулимо-Самуйло поместил выразительную карикатуру: за решеткой сада — сбитый бомбардировщик. Над обломками торчит хвост с фашистской свастикой. В нее вбит кол.
Этот кол редактор стенгазеты снабдил краткой, но выразительной надписью: «Во! И боле ничего!»
Что же касается эпизода с котом в мешке Михаила Смирнова, то он стал известен всему госпиталю. Вызванный к Ягунову, боец пожарной охраны откровенно рассказал о настоящей причине своей попытки — хотел помочь голодающей семье…
В праздничный день
Здание госпиталя украшено флагами. Они огнем полыхали в морозном воздухе. К раненым пришли родные и знакомые. Принести что-нибудь из продуктов они не могли. Кое-кто поделился помидорами. В праздник взрослым выдали по пять соленых помидоров.
Начальники отделений, политруки, врачи, медицинские сестры — все находились в коридорах, встречали посетителей и провожали их в палаты.
Многолюдно было в клубе и красных уголках, которые организовали и оборудовали наши шефы. Пришли, разумеется, и университетские «родственники» раненых. К празднику общественные организации университета собрали три тысячи пятьсот рублей и на эти деньги купили подарки. Сегодня они раздали их раненым, не имеющим в Ленинграде ни родных, ни знакомых. Студенты пришли с музыкальными инструментами. Из красных уголков доносились негромкие песни, переливчатые звуки гитар и мандолин.
Заглянул в третью, «морскую палату». Ну, конечно, как я и ожидал, там тоже гости.
Рядом с койкой Григория Махини сидела Дарья Васильевна Петрова. Санитарка штопала кому-то носки. Она могла в этот день штопать и не в палате, а у себя в комнате. Но разве может она не присутствовать в палате, когда пришли гости? Ни в коем разе!
Гости сидели за столом. Их трое: девушка и два молодых человека.
— Что же нам еще спеть? — спросила девушка, черноволосая студентка, положив пальцы на гриф гитары.
— «Раскинулось море широко!» — не задумываясь, ответил Вернигора.
— «Закувала та сыва зозуля…» — просит Махиня. Гости сконфуженно переглянулись.
— Мы это плохо знаем. Лучше споем «Широка страна моя родная».
Ровно, слаженно звучат голоса. Слышен тенорок Вернигоры, бас Григория Махини, им вторит Папаня. И вскоре начинает петь вся палата. Дверь открыта. Около двери столпились легкораненые и посетители. Они тоже запели. Песня вырвалась в коридор, и звучит она ввысь и вширь, по всему этажу здания.
— Спасибо вам от всей палаты! — благодарит Вернигора, когда кончилась песня. — Девушка, как вас зовут?
— Лида. А вас?
— Володя. Вы в магию верите?
— В магию? Что вы! Конечно, нет…
— Тогда смотрите!
Вернигора засучивает левый рукав. Правой достает из-под подушки гривенник. Показывает его Лиде и всем. После этого «втирает» монету в обнаженную руку. Показывает пальцы. Гривенника нет!
— Подойдите ко мне! — приглашает Лиду Вернигора.
И вынимает гривенник из кармана кофты нашей гостьи.
Смех, аплодисменты.
— Никакого мошенства, одно проворство рук! — смеется Вернигора. — Два года в Маньчжурии учился!..
Время для посещения раненых истекает. Посетители покидают палаты. Встала и тетя Даша.
— А теперь чтобы в палате было тихо! — произнесла она таким тоном, словно хотела сказать: «Ребята, не баловаться!»
Позднее в этот день я увидел в вестибюле госпиталя нашего «короля топлива» Голубева. Семеныч о чем-то не мог столковаться с начальником приемного покоя Елизаветой Михайловной Михайловой.
— Ну хорошо! Согласна, возьмем! Но сейчас идите спать! — уговаривала Семеныча Михайлова. — А то неровен час — увидит Ягунов, пропишет вам ижицу!
— Я пойду… Михална. А Мгу мы возь-мем! Истинный господь! Ка-ак пить дать.
Семеныч был изрядно навеселе.
— Семен Ильич, а где вы раздобыли? — спросил я.
— Вытря-хивал. По кап-лям!
На праздник раненым было выдано вино. Бутылки после раздачи сдали на склад. Семеныч не поленился и «вытряхивал» из каждой посудины «по каплям».
