Записки военного врача - [20]
В отсутствие руководящего повара Ларисы Николаевой составлять меню приходилось с поваром Дмитрием Ивановичем Смирновым. Ему было под шестьдесят, всю жизнь он проработал в первоклассных ресторанах. Отсюда соответствующие привычки и манеры. Составлять с ним меню-раскладки было сплошным мучением. Сидя за столом и обтирая платком лысину, повар говорил:
— Что? Опять каша овсяная! Да разве это работа! Ни одного серьезного блюда. Сегодня мне знаешь что приснилось? Будто делаем мы с тобой раскладку и я тебе диктую: на первое — суп Пьер ле Гранд и суп тортю. По выбору. На второе — пуляр фарси и канар де Руан с груздями. Тоже, значит, по выбору. А на сладкое — тутти-фрутти… Э, да что там сны рассказывать! — тяжело вздыхал старик. — Ну, как там дальше у нас?
Большинству блюд повар давал ресторанные названия. Неприятности по этому поводу доставались, конечно, мне.
— Выбросьте эти дурацкие консоме из головы! — злился Ягунов, утверждая меню. — У нас не «Европейская» гостиница…
Мне приходилось только виновато молчать.
Спустя некоторое время после моего вступления в новую должность меня вызвали к Ягунову.
— Садитесь! Как дела с книгой, которую я вам дал? Одолеваете?
Я смешался: дальше первых страниц я не двинулся. Просто не было времени.
— Понемногу одолеваю, товарищ начальник! — неуверенно ответил я.
Глаза Ягунова посветлели.
— И что вы успели почерпнуть из учебника?
— Автор предлагает разграничить два понятия: диетическое и лечебное питание. Первое — для здорового человека, второе — для больного…
— Очень похвально! — обласкал меня Ягунов своим иронически-лучезарным взглядом. — Дальше?
— Лечебное питание — мощный терапевтический фактор, имеющий большое значение при всех без исключения заболеваниях…
— Благодарю! Молодец! Можете идти!
Надо ли говорить, в каком состоянии вышел я из кабинета Ягунова.
— Зачем вызывал? — спросил Савицкий.
— Подвел ты меня! — сказал я.
Дело было в том, что в день назначения меня диетологом я поделился своей тревогой с Савицким, сетуя на приказ Ягунова — штудировать объемистый учебник, когда и без того дел невпроворот.
— В этом нет никакой необходимости, — успокоил тогда меня Савицкий. — Ягунов вертится с утра до ночи. Не будет же он тебя экзаменовать? Толковый повар и сам знает, как кого кормить…
Я согласился с Петром Устиновичем. Нам обоим тогда искрение казалось, что вся история с этой книгой — ненужная затея Ягунова. Ох как мы оба заблуждались! Ягунов умел смотреть далеко вперед. И как бы он ни «вертелся с утра до ночи» — никогда и ничего не забывал.
Семеныч
— И до чего же ты непонятливая бабенка! — удивлялся Голубев. — Ну чего скандалишь? Дрова-то не мои. Я человек государственный! У соблюдаю, что мне велено! Получай, что полагается. По приказу…
Семеныч, конечно, прав. В госпитале введен строжайший учет расходования топлива. Площадку для дров и угля огородили проволокой. Жесткий контроль за расходом топлива был возложен на начальника КЭЧ интенданта третьего ранга Сидорова, а отпускал его из склада по талонам сам Семен Ильич.
Он теперь уже — «большой начальник». Пятнадцать уборщиц госпиталя переведены на должность дворовых рабочих для пилки, колки и подноски дров. Ими командовал Голубев.
— А я что, для себя прошу! — не унималась уборщица. — Для стирки бинтов надо! Креста на тебе нет!
— Не тарахти, православная! — уговаривал Семеныч. — Давай талон и тово, уходи! Знаешь мой характер…
По-своему была права и уборщица. И Семеныч, конечно, понимал это. Действительно, много дров расходовалось и на стирку использованных бинтов и марля из-под гипса по методу, предложенному Чинчарадзе и Гороховой.
Но что поделаешь, норма оставалась нормой. А Голубев, которого в шутку называли королем топлива, за этим тщательно следил.
Голубев числился в штате госпиталя дворником, но фактически он был правой рукой начальника КЭЧ Сидорова, ибо знал здание как свои пять пальцев. И чего только не было в его кладовой! Гвозди, топоры, молотки, лопаты, пилы, тачки. Всякие хозяйственные принадлежности, которые выручали работников госпиталя в минуту жизни трудную. Семеныча любили вот за эту хозяйственность, за грубоватую, но приветливую простоту, общительность и постоянную всем помощь. Ладный, крепкий, с прокуренными усами — вот таким Семеныч всем нам и запомнился.
Он воевал в германскую и гражданскую. В эту войну Семеныч с первых же дней явился в добровольческий пункт, но его не взяли в армию: к чему-то придралась медицинская комиссия.
Шли дни. Положение в осажденном городе ухудшалось. Уже в конце сентября в столовой университета, где мы питались, стало голодновато. Меню выглядело так: суп, где «крупинка за крупинкой гонялась с дубинкой», на второе — кусочек мяса, к нему гарнир из свеклы или чечевицы.
Наступил ноябрь. Госпиталь готовился к двадцать четвертой годовщине Великого Октября. Во всех помещениях проводилась уборка. Одновременно с этим командование госпиталя принимало меры по борьбе с воздушными налетами врага. Еще раз хорошо проверена подготовка подразделений противовоздушной обороны госпиталя, пожарной команды и восстановительной дружины.
