Записки военного врача - [19]
Евгению Львовну увезли в родильный дом. А Витя по-прежнему жил за шкафами в коридоре. Раненые очень любили его, делились с ним своим пайком.
Знали ли об этом Ягунов и Луканин? Не могу утверждать, но согласно приказу пребывание в госпитале посторонних лиц воспрещалось. За нарушение виновные подвергались взысканию.
И вот, вскоре после того как Евгения Львовна была отправлена в родильный дом, Ягунов, делая обход седьмого отделения, увидел в коридоре Витю. Мальчуган юркнул в одну из палат. Дети в то время быстро взрослели. Витя тоже понимал что к чему.
Вслед за ним в палату вошел Ягунов. В палате Вити не оказалось. Как в воду канул!
От приметливого Ягунова не ускользнуло, что раненые ведут себя по-иному, не как всегда. На вопросы отвечают быстро и односложно, словно желая, чтобы поскорее закончился обход.
Но Ягунов не торопился, стал проверять чистоту в палатах. Начальник отделения Горохова и старшая медицинская сестра Сорокина — начеку! У Ягунова зоркий глаз. Когда он был доволен, то всегда говорил:
— Вот так хорошо, хотя можно лучше!
Но если проведет пальцем по прикроватной тумбочке или подоконнику и — боже упаси! — обнаружит пыль, тогда — беда!
На сей раз все обошлось благополучно, без замечаний.
Закончив обход, Ягунов задержался около шкафа, оставленного еще осенью кафедрой философского факультета, и взялся за ключ, торчавший в дверце.
— Товарищ начальник, там книги! — приподнялся староста с койки.
— А-а! — протянул Ягунов. — Книги? Ну-ну… — И пошел к выходу. Но вдруг оглянулся и запросто сказал: — Может быть, лучше эти книги отправить в детский дом?..
В детский дом Витю не отправили. Он остался в госпитале.
Евгения Львовна возвратилась из родильного дома одна: младенец умер от истощения. Она проработала у нас до февраля сорок второго года, потом была назначена начальником хирургического отделения в другой госпиталь.
После нам стало известно: летом Евгения Львовна получила горестное извещение о смерти мужа. В августе сорок второго, вместе с Витей, она эвакуировалась на Большую землю.
Ныне Евгения Львовна живет и работает в Ленинграде. Витя, теперь уже Виктор Михайлович, — старший художник по свету в Большом театре кукол.
Новое назначение
— Вот какое дело. Назначаю вас врачом-диетологом. Временно, конечно.
Я ошеломлен: ожидал чего угодно, только не этого.
— Вопросами питания больных я никогда не занимался. Диетология требует…
— …правильной ориентировки в назначении диеты, — подхватил Ягунов. — Она должна не только поддержать силы раненых, но и способствовать скорейшему выздоровлению. Вы это хотели сказать?
Начальник госпиталя зашел мне «в тыл», отрезая «пути отступления». Но я еще пытаюсь сопротивляться:
— Согласен, это очень важно. Но, повторяю, вопросами диетологии я никогда не занимался…
Кончики ягуновсних усов, как крылья бабочки, вздернулись кверху. Все в госпитале уже знали: это плохой симптом.
— Я до войны, к вашему сведению, не обследовал гигиену уборных, не выводил вшей и клопов. А теперь занимаюсь и этим.
— Да, но я хочу объяснить вам, профессор…
— Не профессор, а начальник госпиталя! Военного! Вы намерены выполнять мой приказ?
Ягунов встал. Поднялся и я:
— Слушаюсь, товарищ начальник госпиталя!
— Примите дела от доктора Введенской. Действуйте! Желаю успеха.
Ягунов взял с письменного стола толстую книгу.
— Это руководство по клинике лечебного питания, — сказал он. — Возьмите! Приказываю: хорошенько проштудируйте! Учебник вам поможет. Как надо есть, знают все. А вот как накормить больного, раненого — это настоящая наука.
Побрел в ординаторскую. Положил книгу в шкаф. Никак еще не мог смириться с приказом Ягунова.
Принимать от Введенской было почти нечего. Своей кухни госпиталь пока не имел. Пищу приготовляли в университетской столовой и приносили к нам в бидонах из-под молока. В пути все остывало. Моя «диетология» пока что заключалась в составлении меню. Я продолжал работать на отделении.
Госпиталь начал строить пищевой блок в бывшем общежитии, в первом этаже. Начальник пищеблока Мельник достал котлы, инвентарь и оборудование. Окончание работы задержала кладка плит. Кирпичи есть, а печников нет.
Помог комиссар. Он созвал всех политруков отделений:
— Есть ли у нас ранены® печники?
В ответ — молчание.
— Не знаете? Это очень плохо, — сухо заметил Луканин. — Ведь я говорил вам: надо знать о раненых все, вплоть до деталей их биографии. Да будет вам известно, что у нас есть два печника: один — в третьей палате пятого отделения, другой — в седьмой палате шестого отделения. А нам надо хотя бы восемь печников. Через час жду ваших сведений.
Раскрывался Луканин более трудно, чем Ягунов. Молчаливый, медлительный, он казался скрытным. Но с каждым днем мы убеждались, что Луканин обладает замечательным качеством: оставаясь незаметным, он замечал во много раз больше, чем мы.
Через час восемь печников с увлечением взялись за работу.
Санитары, медицинские сестры, дворник Голубев подносили со двора кирпичи.
Плиты сложили в три дня. С 4 ноября пищу для раненых стали приготовлять в собственной кухне.
