Записки военного советника в Китае - [2]

Я отвечал:

— Из крестьян, в старой армии закончил службу штабс-капитаном в должности командира роты. На фронте в начале 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию; гражданскую войну начал с первого дня наступления немцев — 18*февраля 1918 г. и закончил кампанией в Польше— осенью 1920 г.; на фронте полтора года командовал полком, был начальником штаба бригады и более года командовал бригадой; кандидат в члены партии.

— Вы из офицеров военного времени?

— Да.

— Я постарше вас, из кадровых офицеров, закончил службу в старой армии подполковником.

И посмотрев на присутствующего комиссара академии Муклевича, Геккер спросил:

— У вас будут какие-нибудь вопросы к товарищу Черепанову?

— Нет,— ответил Муклевич. — Я знаю товарища Черепанова с осени 1918 г. Во время подготовки наступления на Псков он был начальником штаба бригады. И в академии он показал себя дисциплинированным и способным командиром. Как я вам уже говорил, я за кандидатуру товарища Черепанова.

Меня отпустили, сказав, чтобы на следующий день я в 10 часов утра зашел к Анатолию Ильичу.

На другой день утром в номере у Геккера собрались мои однокурсники: Яков Герман, Павел Смоленцев, а также уже сдавшие экзамены за основной курс, но оставленные в академии для окончания Восточного факультета Николаи 'Герешатов и Владимир Поляк.

Геккер повел нас в штаб РККА на «смотрины», и участь моя была решена. Узнав о просьбе Сунь Ят-сена к Советскому правительству, мы все пятеро согласились добровольцами поехать в далекий край.

Г

...В Москве, на Воздвиженке (ныне улица Калинина), мы, пять молодых люден в военной форме, зашли в универсальный магазин. Поднялись в отделение готового платья и остановились в нерешительности перед прилавком.

Николай Терешатов, старший из нас по возрасту, высокий, ширококостый, с веселым круглым лицом, посмотрел на костюмы и сказал:

— Вот задача! Никогда не думал, что мне придется надевать этот проклятый «лапсердак». Понятия не имею, как к нему приступить... Может, ты, Саша, поможешь?— обратился он ко мне.

— Нашел консультанта! Я, Николай, не только костюма, пиджака в жизни не нашивал. Поможет нам Яша — он до военной службы был конторщиком. Наверняка носил этот загадочный наряд.

— Носил, хотя и недолго, — ответил высокий, сухощавый, аккуратно причесанный эстонец Герман.

Он уставился в потолок, как будто там был написан совет, и после небольшой паузы сказал:

— Прежде всего нужно решить какого цвета...

— Конечно, серого, за границей все ходят в сером,— самоуверенно перебил Яшу невысокий, с тщательно зачесанной лысиной Володя Поляк.

После некоторого раздумья Николай, Яша и я купили одинаковые серые в елочку костюмы, Володя — серый в мелкую клеточку, а Павел Смоленцев не поддался нашему «серому» увлечению и приобрел темно-синий костюм.

Условясь о встрече вечером в ресторане, уже в штатском, мы разошлись по своим делам.

Мы с Яшей пошли в общежитие и начали переодеваться.

— Впредь нам придется носить галстуки, — говорил Яша.

Как повязывается галстук, я представления не имел, и у меня ничего не получалось. Я походил на дальнозоркого человека, пытающегося без очков вдеть нитку в иголку. Наконец Яше надоело поучать меня, и он завязал на мне галстук. Терпеливо проделывал он это и в последующие две недели, пока я не освоил это сложное искусство.

Нам по-мальчишески захотелось похвастать новым нарядом. Вышли на Тверскую (теперь улица Горького) и растерялись. До переодевания в новое добротное платье мы как-то не обращали внимания на то, что народ наш, перенесший первую мировую войну, иностранную интервенцию и гражданскую войну, порядком обносился. Вот мы, такие же советские люди, вдруг появились разодетые, как лондонские денди. Было неловко, и мы постарались поскорее вернуться домой.

Через неделю мы были в Забайкалье...

— Скоро будем проезжать границу, — предупредил ехавший с нами Анатолий Ильич Геккер.

Мы не отрывались от окна, но на однообразной местности не было никаких признаков границы. Поезд незаметно подошел к станции Маньчжурия. Наш вагон был сразу же оцеплен китайскими солдатами, с любопытством разглядывавшими нас. Только тут мы почувствовали, что за нами захлопнулась дверь родного дома.

В Чанчуне мы собирались сделать пересадку. Геккер решил в город не ехать.

— Лучше переждать на вокзале, — сказал он.— Меньше привлечем внимания.

Но получилось наоборот. Среди местных белоэмигрантов пронесся слух о нашем прибытии, и вскоре они заполнили небольшой вокзал. Полиция куда-то исчезла. Кто знает, может быть, ее-то агенты и «шепнули» эмигрантам о нашем приезде, чтобы спровоцировать инцидент.

Мы с напряжением, но без страха всматривались в лица этих людей. Не так давно кончилась гражданская война, и мы по-прежнему испытывали острую ненависть к белогвардейским отщепенцам.

Эмигранты по три-четыре человека непрерывно проходили мимо. Они злобно рассматривали нас, как какую-то невидаль, дамы строили гримасы. Но выкриков или явно выраженных угроз не последовало. Затем появился пьяный редактор местной белогвардейской газеты—щупленький, растрепанный человечек. Изогнувшись, он скользнул к нам, поднял руку, как бы защищаясь от возможного удара, и истерически выкрикнул: