Записки Видока - [68]

Другой отличительной чертой таких преступников является гордость за себя. Один хвалится былым богатством, другой — тем, что оставался честным до той минуты, пока им не овладела страсть, третий — своей непобедимостью и умением обходить закон. Но утомительнее всего те, кто хвастается своими талантами, стараясь их доказать. Болтуны просто нестерпимы. Это замечание не касается Пульмана, хотя он, видимо, был тем еще пустозвоном.

Однажды он рассказал нам свою историю. По странному стечению обстоятельств его арестовали не как убийцу, а как фальшивомонетчика. Под именами Леграна и Дюрана он подал к взысканию вексель на своего зятя, живущего в провинции, и пустил в ход билеты. Укрыватель, боясь Пульмана как огня и желая от него избавиться, донес на преступника. В руках у жандармов Пульман в припадке отчаяния сдал оружие, признался в убийстве, совершенном им в Нанжисе, и донес на своего сообщника, которому действительно продал часть вещей своей жертвы.

Заметим, что этот донос привел к открытию тысячи других преступлений.

Теперь пора сказать несколько слов о деле Пульмана, столь прославленном в летописях преступлений. Желая уведомить своего зятя, жившего в окрестностях Нанжиса, о рискованном средстве, к которому он прибегнул ради денег, Пульман в сопровождении своей любовницы — «Луизы с кошачьими глазами» — пустился в дорогу. Но в Нанжисе он никого не нашел и вынужден был вернуться в Париж. В дороге путников застал проливной дождь, и им пришлось искать приют в гостинице. Час спустя, когда непогода утихла, Пульман отправился за экипажем. Путник не прошел и полумили, когда ему встретился один крестьянин. Пульман рассказал ему о том, какая беда приключилась с ним в дороге и как его приютил хозяин гостиницы.

— У него хорошее вино, — заметил деревенский житель. — Но он ужасный скряга: прячет свои деньги.

Едва только Пульман услышал эти слова, в голове его тут же родилась преступная мысль. Он решил снова вернуться в гостиницу и все разведать.

Сначала добродушие старика обезоружило злодея — он уже готов был отказаться от своего преступного плана, но тут хозяин имел несчастье подать гостю яичницу из одиннадцати вместо двенадцати яиц — и дело было решено!

«Ах ты, скряга! Я завладею твоими деньгами», — подумал Пульман.

И, улучив минуту, когда старик нагибался, преступник схватил железный прут и одним ударом убил несчастного. Но, осмотрев дом, Пульман не нашел ничего, кроме ста франков и старых карманных часов. Злодей закричал в ярости:

— Меня обманули!

Вот так, по словам самого Пульмана, и обстояло дело. Ничто уже не могло ни изменить, ни облегчить его участи. Он сам был настолько в этом убежден, что вечерами не раз предавался довольно распространенной в тюрьмах забаве: репетировал сцену, ожидавшую его в ассизном суде.

Убийца Пульман в своей кровавой забаве, где роль обвиненного играл другой заключенный, взял на себя обвинительную речь члена правительства и, требуя головы преступника, произнес ее так, что вся аудитория пришла в восторг.

В другой раз он пародировал казнь, и, чувствуя приближение своего последнего часа, он с эшафота послал свое последнее прости Луизе… В двух шагах от этой чудовищной комедии и этого страшного актера, под хохот и крики ему подобных негодяев, умирал человек гораздо менее виновный. Свой последний вздох он отдал этой оргии цинизма и разврата.

Вслед за этой сценой должна была наступить настоящая развязка. Прения по делу Пульмана, усложненному причастностью многих лиц, продолжались два дня. Когда они окончились, Пульман попросил свидания с начальником тюрьмы, пообещав сообщить ему нечто важное. Он предложил за известную сумму отдать кинжал, который всегда имел при себе. Опасаясь нового преступления или самоубийства, начальник тюрьмы согласился на его просьбу.

Пульман отдал оружие и получил разрешение поужинать в последний раз со своей любовницей в комнате сторожа. Его просьба была исполнена. Два часа спустя его привели в суд, чтобы он выслушал приговор. Потом, вернувшись в залу, он должен был надеть рубашку преступников. Еще накануне Пульман сам обрезал волосы и распорол ворот рубашки, не желая дожидаться этого от помощников палача. Пульмана казнили через четыре дня, так как он отказался подать жалобу в кассационный суд.

Что касается женщины, внушившей Пульману столь сильную страсть, то за сообщничество с преступником ее осудили на двадцать лет тюрьмы и час позорного стояния на эшафоте. Как бы в награду, этот достойный любовник посвятил ей свои «Мемуары», опубликованные каким-то журналом.

Во время моего пребывания в Консьержери Пульман показывал мне эту рукопись, состоявшую из порядка ста страниц неразборчивого текста. Это была исповедь, из которой адвокат не смог извлечь никакой пользы для своего подопечного.

Несколько дней спустя в ошейнике на площади выставили вдову Пульмана. Это был последний случай публичного наказания, потому что вскоре подобные вещи запретили.

Театральный случай в ассизном суде

Лишившись своего лучшего украшения, больница стала скучной. В ней оставался только Малле со своими главными сообщниками — Арно и Мазером, которые беспрестанно ссорились из-за женщины. Это была жена Малле, питавшего непреодолимую ненависть к Арно в связи с одним случаем. Малле — бывший хозяин дома в квартале Магдалины, капитан национальной гвардии — пользовался почетом. Он любил игру и вел такую жизнь, которая разорила его вконец. Известная связь с негодяями, естественно, привела его к преступлению, и вот укрыватель многочисленной шайки попал в ассизный суд. Негодяи единодушно отреклись от знакомства с ним. Малле надеялся оправдаться за неимением улик. И действительно, опираясь на свое положение в обществе, он, как хороший актер, выразил свое негодование случившимся, но тут вдруг произошло следующее.