Записки учителя фехтования. Яков Безухий - [8]

В какой-то миг все решили, что эти двести храбрецов пропали, как вдруг из кольца окружения, почти скрывавшего их от глаз наблюдателей, раздалась плотная ружейная стрельба и одновременно стали видны ее разрушительные последствия: ясно было, что эти храбрецы не пали духом. Быстрым маневром оба капитана перестроили батальон в каре, в четырех направлениях ощетинившееся железом и извергавшее смерть; в свою очередь уланы бросились на него с остервенением; поэтому смертоносный батальон стал отступать с боем, пока не вышел на позицию, изрытую промоинами и поросшую кустарником. Уланы, по-прежнему обступавшие батальон со всех сторон, стали его теснить и попытались к нему приблизиться; но дорога, по которой следовали русские, была покрыта телами убитых и раненых, а вокруг бегало более двухсот лошадей без всадников. Русские упорствовали, они путались в кустарнике, спотыкались в промоинах; ружейная стрельба не прерывалась и велась столь упорядоченно, что стало ясно: батальонное каре по-прежнему в полном порядке и продолжает сражаться; в конце концов уланам надоело вести бой, в котором все шансы были против них, так что они повернулись к каре спиной и присоединились к остальным полкам, которые пребывали, как и наши полки, в неподвижности, оставаясь зрителями этого странного поединка; вслед уланам раздался последний залп, и вся наша армия как один человек испустила крик облегчения, увидев, как горстка людей сумела благодаря своей собственной храбрости постоять за себя и спаслась столь невероятным и чудесным образом.

Наполеон, сыграв свою роль в военном спектакле и забыв о недолгой опасности, которой он подвергался, послал адъютанта спросить, в каком корпусе состоят эти две сотни храбрецов; адъютант сообщил их ответ:

— В девятом, сир, и все они из Парижа.

— Передайте им, что все они храбрецы, что каждый из них заслуживает крест Почетного легиона и что им выделяется десять наград, которые они сами распределят между собой.

Это сообщение было встречено возгласами: «Да здравствует император!»

Но все происшедшее выглядело всего лишь игрой на фоне начавшегося настоящего сражения; дивизия Брусье построилась в двойные полковые каре и под прикрытием артиллерии двинулась прямо на врага, в то время как итальянская армия, три дивизии графа Лобау и кавалерия Мюрата нанесли удар по главной дороге и лесу, о который опирался левый фланг русских. Через два часа все выдвинутые вперед позиции противника были в наших руках, а сам он отступил на другой берег Лучесы; все следовали примеру двухсот стрелков и старались действовать наилучшим образом, особенно Мюрат, которому хотелось загладить недавний промах, так что он буквально творил чудеса.

Настал полдень, и, казалось, времени для возобновления сражения было более чем достаточно; но, без сомнения, Наполеон предвидел, что в этом случае русские, напуганные своим первым поражением, дадут нам позабавиться с арьергардом, а сами опять начнут отход; он предпочел выглядеть нерешительным, чтобы казаться менее опасным. А потому он приказал прекратить атаку, спокойно проехал по передовой линии, призвал каждого готовиться к завтрашней битве и в окружении стрелков отправился завтракать на высоту, на которой в трех шагах от него ядром ранило солдата.

В течение дня к намеченному месту встречи один за другим прибывали армейские корпуса.

Вечером Наполеон отпустил Мюрата со словами:

— Завтра в пять утра взойдет солнце Аустерлица.

Мюрат покачал головой в знак сомнения и велел разбить себе палатку на берегу Лучесы на расстоянии половины выстрела от вражеских аванпостов.

Наполеон не ошибся: Барклай де Толли намеревался удерживать и оборонять подступы к Смоленску, где у него была намечена встреча с силами Багратиона и куда тот с минуты на минуту должен был прибыть; но в одиннадцать часов вечера русский генерал узнал, что Багратион разбит под Могилевом и отброшен за Днепр; поскольку все коммуникации оказались перерезаны, он вынужден был самостоятельно направляться в Смоленск и там ожидать приказов главнокомандующего.

В полночь Барклай де Толли распорядился об отступлении, которое прошло в столь образцовом порядке и до такой степени тихо, что даже сам Мюрат не заметил ни малейшего передвижения войск; и в самом деле, поскольку костры, разожженные на ночь, продолжали гореть, вся армия полагала, что возле них еще находятся русские. На рассвете Наполеон проснулся и вышел на порог своей палатки: там, где накануне находилось семьдесят тысяч человек, было тихо и пустынно; русские опять выскользнули у него из рук.

Наполеон не мог поверить в это отступление — так велико было его желание, чтобы противник оставался на месте, — и отдал распоряжение армии двигаться вперед лишь при наличии сильного авангарда и тщательной разведки на флангах, до такой степени он опасался какого-нибудь подвоха, но вскоре ему пришлось смириться с реальностью: он оказался посреди бывшего лагеря Барклая, а от русской армии там оставался лишь один солдат, обнаруженный спящим под кустом.

Через два часа войска вступили в Витебск: Витебск оказался пуст, и, за исключением нескольких евреев, никого из жителей не было видно. Наполеон, который никак не мог поверить в это бесконечное отступление противника, велел поставить свою палатку во дворе замка, чтобы показать, что это всего лишь кратковременная остановка. Было направлено два рекогносцировочных отряда: один вверх по течению Двины, другой для тщательной разведки дороги на Смоленск: и тот и другой вернулись, не встретив никого, кроме нескольких разрозненных казаков, которые тотчас же рассеялись при их приближении; однако семьдесят тысяч человек, накануне располагавшихся на глазах у нашей армии, исчезли как призраки, не оставив никаких следов.