Записки тюремного инспектора - [98]

Что было делать и как поступить, никто не знал. Каждый был предо -ставлен самому себе. Общего руководства уже не было. Мы встретили здесь наших сослуживцев Солонину и Тарновского, которые тоже не знали, как поступить и на что решиться. Стоя на углу площади, мы пропускали проходившие мимо нас группы воинских частей. Медлить было нельзя. Румыны направляли огонь на эти группы. Люди и лошади падали на наших глазах. Стоявший возле нас солдат упал и крикнул, что он ранен. Мы залегли. Пули визжали над нами. Легли все, кто стоял на этом месте. Несколько раз мы подымались, но каждый раз визжание пуль заставляло нас вновь ложиться.

Это проклятое место было роковым для многих. Ряды отступающих добровольцев редели. Более ста человек было убито и ранено на этом пути отступления. Здесь были и женщины, и дети, и гражданские люди, которые, растерявшись, шли туда, куда идут все. Другого выхода из положения не было. Всем стало ясно, что румыны расстреливают уходящих добровольцев. Мы решили идти, чтобы не отставать от других. На ближайшем перекрестке улиц мы свернули налево, чтобы зайти в хату, где помещались Пастернацкий с женой и Борткевич с тюремными надзирателями. Мы не нашли здесь только одного Шрамченко, который неизвестно куда подевался. Они вьючили своих лошадей и собирались уходить. В хате скопилось много людей, в большинстве интеллигентной публики, выжидавшей момент, когда утихнет стрельба. Пуля попала в окно и, пробив стекло, засела в печке. Совершенно так же попала пуля в помещение, где был полковник Стессель. Пуля пролетела над его головой. Мы решили идти, не ожидая других.

Пулеметная стрельба не прекращалась. На улицах лежали убитые и раненые. На площади лежала убитой сестра милосердия, личность которой нам удалось установить несколько позже. Это была Зинаида Михайловна Мальчевская из Чернигова. Возле нее лежала убитая лошадь, а несколько дальше ничком лежал убитый кавалерист со шпорами. На этом месте была убита жена командира винницкой уездной стражи А. М. Крыжановского, ехавшая с сыном четырех лет на повозке. Сзади ехал верхом сам Крыжановский, под которым была убита лошадь. Пока Крыжановский возился с женой, перенося ее в хату, ребенок с повозкой затерялся, и отец больше уже своего сына не видел. Мы видели потом г. Крыжановского и много с ним беседовали. После тяжкой формы сыпного тифа он был почти невменяемым. Это был живой труп.

Мы шли по этому открытому месту. Пули беспрестанно визжали над нами, и мы не рассчитывали благополучно дойти до Днестра. Мы встретили здесь трех раненых офицеров, сидевших на земле в беспомощном состоянии и стонавших. Молча мы прошли мимо них. Было как-то стыдно и отвратительно на душе. Чувствовалось, что нужно было что-то сказать, но что именно... При выходе из деревни дорога к Днестру была окаймлена канавами. Пригнувшись, мы шли по канавам. Здесь шли отставшие и больные, которые, как и мы, шли нагнувшись за насыпью.

Временами пулеметная стрельба усиливалась, и мы ложились, прислушиваясь к визжанию пуль. Мы встретили по дороге полковника Г. А. Товастшерна, который сидел в канаве под деревом, поджидая своих компаньонов. Мы вспоминали с ним потом, что он заставил нас выйти из канавы и таким образом он косвенно был причиной тому, что мы подверглись обстрелу на открытом месте. Несколько дальше в канаве, согнувшись, сидел пожилой офицер, видимо, тяжело раненный. Проползая мимо него в тот момент, когда пулеметы трещали особенно яростно, я спросил офицера, куда он ранен. Рана была в животе, и офицер как-то безразлично смотрел перед собой. Мимо него ползком пробирались десятки и сотни людей, и офицер сидел молча. Мы встретили еще несколько раненых, сидевших в канаве, и все они молча переносили свои страдания. С ними никто не заговаривал.

Румыны обстреливали и переправу через лед на Днестре, где скопились вышедшие из с. Раскаец. В числе прочих мы поэтому свернули налево и решили идти без дороги. Скоро мы вышли из сферы обстрела и подошли к Днестру. Нас было пять человек: сестра милосердия М. К. Воздвиженская, Солонина, Тарнавский, Андреев и я. Мы перешли Днестр и сели на русском берегу, чтобы отдохнуть и обдумать свое положение. Мы решили ни в коем случае в Одессу не возвращаться. Мы знали, что генерал Васильев группирует публику, чтобы идти обратно в Одессу и сдаться на милость победителя. Потом мы узнали, что из этого ничего не вышло. По слухам, генерал Васильев застрелился на льду.

Масса народу очутилась в плавнях реки Днестра в безвыходном положении. Но едва ли не в худшем положении были те, кто остался в с. Раскаец. Когда все воинские части ушли из деревни, стрельба прекратилась. Патрули румынских солдат вошли в Раскаец и стали выгонять оставшихся. Врываясь в хаты, где оставались еще русские, они грубо выгоняли их, выкрикивая по-своему «napoi> (назад). При этом румыны требовали выдачи оружия и производили обыск. При обыске они отбирали у русских все, что было при них, снимая даже верхнюю одежду и отбирая силой кошельки с деньгами, часы, кольца и прочее.

Одурманенные этим грабежом, румыны уходили дальше. Изгнанные из хат больные возвращались обратно. Но через некоторое время в хату врывался другой такой же румынский патруль, и вновь начинался грабеж и выселение. Я имел беседу со старшим врачом 1-го Запасного госпиталя Николаем Николаевичем Докучаевым, который расположился со своим госпиталем в двух хатах с. Раскаец, выкинув флаг Красного Креста. Мы с вечера искали этот пункт, но не нашли его вследствие позднего времени. Доктор был уверен, что распоряжение румынских властей об оставлении русскими румынской территории не касалось больных и раненых, так как среди них была масса тяжелораненых и сыпнотифозных и потому еще, что Красный Крест пользуется международным покровительством.