Записки тюремного инспектора - [86]

Хотелось есть, и безумно клонило ко сну. От непривычки болело плечо от винтовки. В Люсдорфе была объявлена остановка. Мы с трудом упросили немца-колониста сварить нам суп и дать хлеба. Он отговаривался тем, что уже третий день беспрерывно через Люсдорф движутся беженцы и эшелоны войск и все, что было в Люсдорфе, поели. Как убитый я спал несколько часов на перинах кровати немца. К двум часам мы выступили дальше и к вечеру были в Малой Акарже, откуда выступили на ночевку в Большую Акаржу. Здесь мы ночевали и, можно сказать, первый раз за эти дни отдохнули. Случайно я встретил здесь своего приятеля из Чернигова Л. Н. Ясновского, который присоединился к нам и тоже шел из Одессы.

27 января мы пришли в Овидиополь. Отношение к нам местных жителей было враждебное. Никто не хотел пускать в хату и не давал есть. Кое-как мы достали яиц и сала и расположились на ночлег. Спали на полу, подмостив свои шинели. Утром 28 января возле городской управы был назначен сбор для переправы на румынский берег через лиман в Аккерман. Полковник Мамонтов был назначен комендантом Овидиополя и вел переговоры с румынами.

Совершенно случайно мы узнали, что еще вчера в Овидиополь прибыли все наши тюремные служащие. Мы нашли их в одной из хат на окраине города и взаимно радовались этой встрече. Здесь были мои родственники Шрамченко и Самойлович, и моя невестка М. К. Воздвиженская, и наши черниговцы Скуратт (жена), Солонина, Тарнавский, Маяровский, сестра Панченко, Тимофеев, Пастернацкий с семьей, начальник кременчугской тюрьмы Борткевич и несколько тюремных надзирателей.

К моему благополучию, на тюремной подводе оказались мои вещи, так что я мог тут же переодеться и освежиться. Помощник начальника тюрьмы Солонина подробно рассказал мне последние минуты пребывания их в одесской тюрьме. Галицийский караул в тюрьму не прибыл. Еще с вечера все вещи служащих были уложены, и никто не ложился спать. Положение было ужасное. Арестанты несомненно вырвались бы из тюрьмы в эту ночь, но положение спас броневик.

Утром, когда я предложил немедленно ехать в штаб обороны, все были готовы и в одну минуту нагрузили вещами тюремную подводу, которая стояла запряженной с раннего утра. Солонина передал тюрьму делопроизводителю Дзичковскому, так как бывшего начальника тюрьмы Бирина не было дома. Все было сделано с такой быстротой, что ни арестанты, ни местные надзиратели не успели распространить эту весть по тюрьме. Впрочем, в вестибюле тюрьмы уже собралось несколько надзирателей, которые о чем-то между собою разговаривали. В воротах тюрьмы Солонина встретился с тюремным врачом Зервуди, которому сказал, что тюрьма передана Дзичковскому, а черниговцы и киевляне эвакуируются сейчас на пароход. Зервуди улыбнулся и сказал: «Мы сделали все, что нужно». Доктор был уже с повязкой Красного Креста на рукаве.

Выйдя из тюрьмы, Солонина присоединился к стоявшим уже во дворе нашим служащим. По шоссе мимо тюрьмы тянулись обозы. Расспросив проезжающих, наши узнали, что в город проехать нельзя. Во всех направлениях идет стрельба и гремят орудия. Проезжающие не советовали ехать в город. По общему мнению, нужно было поворачивать на Овидиополь. Рассуждать было некогда. Подвода с вещами завернула обратно, только один Сребрянец, ушедший вперед и не слышавший этого решения, пошел в город. Воинский караул в свою очередь расспрашивал проезжающих и, видя, что тюремные служащие уезжают, присоединился к ним и повернул на Овидиополь.

Много раз перед этим начальник караула добивался узнать по телефону о положении в городе, но ничего не добился, так как штаб ему не отвечал. Караул в тюрьме в последнюю минуту был забыт. В таком же положении очутились стражники, прикомандированные к тюрьме. Большая часть их была больна сыпным тифом, часть ушла к Струку, а остальные 15 человек с поручиком Лебедевым решили идти туда, куда идут все. Они были тоже забыты, а начальство их уже давно вышло из Одессы. Интересно, что выходя из тюрьмы, и тюремные надзиратели, и стражники винтовок с собою не взяли, а бросали их тут же возле подъезда. Глазевшая группа мальчишек, человек 10-15, подбирали эти винтовки и уносили с собою.

Вообще полный развал среди служащих начался еще накануне. Несколько киевских надзирателей ушли в город еще с вечера. Рано утром из тюрьмы, переодевшись в статские платья, ушли киевские помощники Гаркавенко и Булах. Киевский помощник Хобозняк с частью киевских надзирателей вышли вместе с нашими, но в Люсдорфе откололись от них и ушли не то обратно в Одессу, не то присоединились к отряду Струка. Наши черниговские надзиратели Довженко, Марченко и другие определенно решили идти к Струку и, попрощавшись в Люсдорфе с нашими, просили передать мне поклон.

В тюрьме остались лишь прежние одесские тюремные надзиратели и прежний начальник тюрьмы Бирин, смещенный на низшую должность, а также уволенные прежние помощники Дзичковский, Жамейтис и Фурман, которым я предоставил в тюрьме канцелярские должности. Они служили уже при большевиках и, конечно, будут служить при них.

Наша миссия была кончена. Задача, поставленная мне Шиллингом, была доведена до конца. Тюрьма до последней минуты не была выпущена, несмотря на то, что последние два-три дня были кошмарными днями. С одной стороны, нужно было сдерживать рвущихся на свободу арестантов, а с другой - нам угрожала опасность остаться отрезанными от города и попасть в последнюю минуту в руки арестантов. Оно, в сущности, так и вышло. Прорваться в город служащим не удалось, и только случайно вышло удачно, что они направились в Овидиополь. Правда, в тюрьме прошли слухи, что арестанты решили не трогать черниговцев, так как признали, что ими сделано очень много в смысле улучшения содержания, но это говорили уголовные, а точку зрения политических, то есть большевиков, мы знали и без них.