Записки тюремного инспектора - [264]

Мне было страшно слушать ее рассказ, тем более что видно было, как Милочка переживала то, что было пережито ею вчера. «Я была на волоске от смерти», - закончила она, волнуясь, свой рассказ. «Только, ради Бога, не говорите никому», - молила меня расстроенная девочка. Ровно через неделю в бельевой поднялась суматоха. «Что это за рубашку сдала Охотина? С подтеками, вся желтая?» «Я упала в лужу», - сочинила Милочка. «Да где же эта лужа, и почему не часть, а вся рубашка?». Что-то здесь не так. И кто из классных дам была тогда дежурная... И история заглохла.

Через месяц случайно наш доктор был вызван в усадьбу к этой самой капитанше, к ее больному мальчику. И вот капитанша не выдержала и рассказала доктору историю с Охотиной. «Помилуйте! У вас плохой надзор, ведь девочка чуть не утонула», - а мальчик прибавлял: «Я знаю это место. Там почти два метра глубины - крутой обрыв». П. И. Пономарев - наш доктор, пришел домой встревоженный и решил сегодня не сообщать об этом случае начальнице, ведь Милочка Охотина - институтка. И доложил.

Но что же вышло? Это сплетни. Интрига против института. Капитанша - простая баба, интригующая против русских. «Но позвольте, это подтверждают солидные люди, Ваши служащие», - (не называя мою фамилию) возражал нам доктор. «Кто это? Скажите им, что они. - резко оборвала начальница. - А вы передаете сплетни». «Спасибо, я, значит, сплетник», - огрызнулся доктор.

А Милочка. Ее послали с классной дамой к капитанше узнать, в чем дело, а после этого она пришла ко мне. «Зачем вы это рассказали доктору, ведь я просила вас». - «Это не я, а капитанша рассказала доктору об этом, -возражал я. - Я только подтвердил». «Да, но я ведь только упала в лужу, -вдруг заговорила Милочка. - И. и. я упала в лужу». Я с изумлением смотрел на девочку. И она не выдержала - покраснела. Научили.

«Но позвольте. На днях опять купались барышни с плотов в рубашках. Ведь там опасно. Не так давно там утонул мальчишка. Его втянуло под плоты. И это видел А. А. Зац. Он врать не станет». - «Неправда. Это сплетни, интриги. У них болела голова. Они разделились. Намочили в реке рубашки и прикладывали их к голове, а потом несли в руках эти мокрые рубашки. Так говорят воспитанницы и подтверждает их классная дама. А. А. Зац - известный сплетник»

Боже сохрани вмешаться в эту внутреннюю жизнь. Никто не должен знать, что делается в дортуарах. Но все-таки до публики доходят слухи и говорят.

Девочки настроены патриотически. Умер Великий князь, а через год и патронесса Императрица Мария Федоровна. Институт был в трауре, и девочки в патриотическом экстазе развешали на стенах в дортуарах царские портреты, украсивши их крепом и георгиевскими лентами. «Что это вы поразвешивали мертвецов?» - иронически заметила им классная дама. Возмущению институток не было конца, но и в обществе об этом много говорили. «Сплетни, ложь, - оправдывались в сферах. - Детям нельзя верить. Зачем их слушать? С институтками вообще не следует разговаривать, в особенности мужчинам».

Я часто задумывался над этим. Конечно, в отдельных случаях воспитанницы могут солгать, но это касается исключительно их институтской жизни, когда надо что-нибудь скрыть, спрятать, обмануть, но в общем лжи у них нет, потому что возраст у них не тот, когда люди должны приспосабливаться к жизни и по необходимости кривить душой. Напротив, в этом возрасте всегда является особая смелость суждений и проистекающая отсюда правдивость. «Кто это взвизгнул?» - обращается начальница в столовой ко всему институту. И виновница решительно встает и смущенно, раскрасневшись, идет к начальнице.

Такая честность присуща этому возрасту. Добиться сознания от них ничего не стоит, потому что они еще не испорчены и не умеют врать. И в этом отношении молодежь стоит неизмеримо выше нас. Еще при большевиках в России, а в сущности и раньше (при Керенском), всем нам приходилось лгать, подделываться и притворяться. О чести мы тогда не думали и шли к презренным людям на поклон. А потом и в беженстве - кому из нас не приходилось подделываться и гнуть спину, чтобы не попасть впросак? Мы к этому привыкли. А молодежь свежее и чище нас. Я верю больше ей, чем тем, которые должны подчас соврать, скрыть, умолчать, чтобы не лишиться хотя бы места или упрочить положение.

Молодежь чутка, и всякую неискренность, обман и ложь она чувствует отлично. Я не забуду никогда, как прибывший из Праги господин Астров показывал картины и читал воспитанницам лекцию о Москве. «Но почему он не показал нам ни одного монарха и ни слова не сказал о царях? Ведь все это сделано русскими царями, а не городской думой, как говорил нам г. Астров». Так говорили девочки-подростки. А их воспитатели не смели говорить об этом, потому что лектор был командирован в институт начальством.

А Игорь Северянин, который на днях читал свои произведения в институте... Он был разгадан институтками. Он лгал. Его патриотические стихотворения были написаны искусственно. Он перекрасился и теперь писал не для себя, а для других, почему от них и веяло искусственностью. Мы вспоминали его. Он назывался в Петербурге литературным безобразником. Теперь он патриот: «С тех пор он русским стал, как из России убежал», - шутили девочки в ответ на его стихотворение, в котором он с пафосом кричал, что мало родиться русским, русским надо стать. «Каким русским, - иронически подхватили девочки, - большевиком, социалистом или комиссаром?»