Записки тюремного инспектора - [246]

Есть, конечно, противники этой системы, указывающие на другую задачу воспитания - это занятия науками, которые при обширной программе идут слабо именно потому, что воспитанницы отвлечены от своих прямых обязанностей - учиться. Раздаются голоса за то, чтобы вовсе прекратить танцы, спектакли, рукоделие, рисование, музыку и специально заняться науками. Один преподаватель сказал мне даже, что надо совсем прекратить прогулки и вместо них учиться.

Детей надо готовить к высшей школе, к усидчивому труду и работе, а вовсе не воспитывать их на удовольствиях. Не отрицая по существу некоторой справедливости в этих суждениях, мы все же склонны признать, что для девочек, как будущих матерей, хозяек своего дома и женщин с общественным положением, всестороннее развитие важнее научной подготовки. И в этом отношении наши женские учебные заведения в Сербии, несомненно, идут правильным путем.

Мы не отрицаем того, что в нашем институте занятиям науками отведено меньше внимания, чем это надлежало бы, но таков взгляд начальницы института М. А. Неклюдовой. Поставить отлично хор. Удивить публику грандиозным спектаклем-балетом. Разрисовать актовый зал (столовую). Вышить сокольское знамя и т.д. Это ее больше интересует, чем урегулировать занятия науками. А так как мы являемся противниками женского равноправия и уравнения женщин в работе и познаниях с мужчинами (то есть мы стоим против высшего специального образования женщин), то мы готовы поддержать М. А. Неклюдову, но нельзя впадать в крайность, которую допускает начальница института, тем более что и в другом отношении она не права.

Она слишком широко охватывает вопрос, и вместо того чтобы находить и развивать способности девочек, она убивает их тем, что страшно разбрасывается. Стоит воспитаннице обнаружить свои способности к чему-нибудь, она эксплуатируется во всех отношениях для института, а ее личные интересы игнорируются вовсе.

Если девочка отлично заиграла на рояле, то она, несомненно, будет взята в хор, в балет, на спектакль, а музыка забрасывается. То же самое и в отношении рисования. В результате воспитанница получает всего понемногу, а то, к чему она действительно способна и склонна, остается для нее неиспользованным. Вот эти два противоположных и притом крайних взгляда вносят много раздора в институтскую жизнь.

Начальница не хочет поступиться своими взглядами, а педагогический персонал ведет свою линию, протестуя чем только можно. Отношения обостряются, и при институте образуются партии «за» и «против».

В институте нет ничего серьезного, положительного, трудового. Все схватывается поверхностно, легкомысленно и скользит по верхам. И, может быть, правы противники М. А. Неклюдовой, обвиняя ее в том, что она мало заботится о воспитанницах и их будущности. Она пользуется воспитанницами как материалом. Если ей нужна сейчас воспитанница как балерина для предстоящего спектакля, то в жертву приносится все, и главным образом интересы самой девочки.

К сожалению, то же самое приходится слышать и от самих воспитанниц. Мне говорила одна моя ученица (Наталия Моцак), кончившая VII класс института: «Меня оторвали от моего любимого дела - музыки. Из меня сделали балерину. Я порхала по подмосткам, составляя славу спектаклям Харьковского института. Мне шумно аплодировали и говорили комплименты. Мне это льстило. Я пела в хоре, с которым носятся в институте. Без меня не обходилось ни одно выступление. Мы даже гастролировали. И к чему все это было? В жизни мне это не пригодится. Я дала институту очень много. Что же дал мне институт? Ненужные мне знания латинского языка и чуть не высшей математики. Я даже не знаю иностранных языков».

Есть еще одна сторона духовной жизни воспитанниц - это религия и церковь. Я был свидетелем, когда в Великий пост весь II класс отказался однажды есть скоромную пищу за обедом и ограничился чашкой чая с хлебом. Ведь это были девочки 11-12 лет. Я видел затем, как молились в церкви эти дети, подолгу выстаивая на коленях и отбивая поклоны. Мне объяснила потом начальница, что дети находятся под страшным влиянием институтского священника, фанатика отца Сергия Ноарова, который между прочим требует от детей аскетизма и даже по секрету запрещает им танцевать на институтских вечерах.

Может быть, это и так, но мы знаем, что в беженстве наблюдается вообще подъем религиозного настроения, и дети, поступая в институт, уже знают, что такое молитва. Они привыкли молиться и видели, как их родители и близкие им люди обращались к Богу, переживая ужасы большевизма и революции. Институтская жизнь располагает к молитве.

Институт имеет своего священника. Уроки закона Божьего дети любят, несмотря на излишнюю строгость и непомерные требования батюшки. Они даже не ропщут, когда назавтра они должны повторить и выучить чуть не 70 страниц богословия. Это так надо. Так сказал батюшка, и дальше этого их рассуждения не идут.

Каждый праздник воспитанницы посещают церковь, бывая на всенощной и у обедни. Поет хор воспитанниц с участием преподавателей и служащих института. В Новом Бечеее вблизи от столовой института имеется отличная, красивая, уютная церковь Св. Николая, которая предоставлена сербами в полное распоряжение русских беженцев и института. Но зимой в этой церкви холодно, и потому богослужение происходит в столовой, которая на это время обращается в церковь.