Записки тюремного инспектора - [171]

Снаряды оглушительно рвались у самого поезда. Я был рад, когда увидел бегущими к поезду доктора Макарского с Тарнавским. Конечно, моих записок они не захватили. Поезд тронулся. Уже на ходу масса военных вскакивала в поезд. Только несколько позже, когда поезд вышел из сферы обстрела, люди как бы опомнились и стали спокойно рассуждать. Оставшийся без прикрытия тыл направлялся к фронту, отступая от ежеминутно ожидаемого десанта красных. Солдаты видели лодку с людьми, причалившую перед бомбардировкой к пристани. Это были большевики, которых узнали только тогда, когда они начали уговаривать солдат перейти на их сторону. Их было человек двадцать. Вместо того чтобы открыть по ним огонь, солдаты побежали доложить по начальству.

Разговор не вязался. Все сидели молча, и после нервной встряски многие дремали. Часа через 2-3 поезд подходил к станции Ольгинской. Публика оживилась. На станции и возле нее было большое движение. Возле Ольгинской, в непосредственной близости шли серьезные бои.

Здесь мы узнали, что крупные силы большевиков ударили со стороны Ейска в тыл наступающим на Екатеринодар войскам и обстреливают станцию Тимошевку. База оказалась отрезанной. Войскам пришлось повернуть назад на Тимошевку и Ольгинскую, где оставленные для прикрытия юнкера сдерживали натиск большевиков. С часу на час ожидали генерала Бабиева, который шел уже со своей дивизией на выручку юнкерам.

Как только поезд остановился, сейчас же весь способный к бою элемент был снят с поезда и направлен в помощь юнкерам. Положение признавалось крайне тяжелым. Где-то впереди железнодорожный путь был перерезан красными, что задерживало прибытие дивизии Бабиева. От ст. Тимошевка наши части отступили к Ольгинской. Одним словом, дальше ехать было некуда. Ежеминутно ждали атаки красных, цепи которых были в трех верстах от ст. Ольгинской.

Аэроплан сбросил при нас донесение, что большевики наступают колоннами. Юнкера стояли в цепи возле самого полотна железной дороги. Издали по дороге из Ольгинской шли какие-то воинские части с обозами. Впереди вели группу пленных красноармейцев, человек пятьдесят. Во всех направлениях на рысях и шагом шныряли верховые. Стрельбы не было, но, видимо, происходило что-то серьезное. Вся надежда была на помощь Бабиева.

Из Ахтарской по телеграфу передавали, что бомбардировка кончена и что десанту красных помешал высадиться миноносец. Наш поезд торопили возвратить обратно. По общему мнению, дела были плохи, и если генералу Бабиеву не удастся отстоять Ольгинскую, то мы останемся отрезанными в Ахтарской. Назад никому ехать не хотелось. Тем не менее наш поезд медленно стал отходить от станции. Вечерело.

По дороге вдоль полотна железной дороги двигался обоз, на последних подводах которого сидели две сестры милосердия. Справа от них впереди двигались цепью воинские части. Поезд шел медленно и скучно. Мы обгоняли отдельные подводы, направляющиеся к Ахтырям. Нас встретили сестры Иванова-Аверианова и Лавренова, которые не успели выехать с нами. Укрываясь от снарядов, они зашли в какой-то дом и таким образом отделились от нас. Мы условились теперь, что без моего ведома никто не будет отлучаться из лазаретного помещения. Я был рад, что нашел свои записки на том же месте, где я их оставил, и теперь решил уже больше со своей сумкой не расставаться ни на минуту. Я спал отлично и встал раньше всех.

Рано утром меня вызвал к себе начальник санитарной части и лично приказал сейчас же грузить имущество лазарета в вагоны и не отпускать от себя служащих. Все надеялись, что дивизия генерала Бабиева разгромит под Ольгинской красных и мы тотчас двинемся к Екатеринодару. Всем хотелось скорее уехать из Ахтарской, тем более что ежедневно утром и вечером над станцией появлялись большевистские аэропланы, сбрасывавшие бомбы и стрелявшие из пулеметов. До сих пор они вреда не причинили, но морально действовали невероятно. Мы торопились, и, как нарочно, в момент погрузки над самым поездом появился аэроплан, бросавший бомбы и стрелявший из пулемета. Мы попрятались в вагон и оттуда наблюдали, как далеко за вокзалом разрывались эти бомбы.

Эта боевая обстановка тем не менее не нарушила дня, и жизнь шла своим порядком. Мы ждали распоряжений и жили в вагонах, ничего не делая. Впрочем, я был всегда занят и вставал раньше всех, так как с утра нужно было позаботиться о приготовлении обеда и ужина. Часть продуктов и мяса я получал от интендантства тут же, возле вагонов, а часть приходилось покупать в станице на базаре, и потому ежедневно рано утром я ходил со своими двумя санитарами (их было у меня только двое) в Ахтарскую на базар. Обед варился на костре тут же, возле железнодорожной насыпи. Вдоль всего поезда в это время обыкновенно горело десяток, если не больше, таких костров, так как каждая часть варила себе обед отдельно.

Рядом с нашими вагонами были вагоны интенданта, а с другой стороны - вагон Белого Креста. Целый день мы проводили вместе, расположившись бивуаком на траве возле котла, а на ночь выносили из вагона складные лазаретные койки и спали на них на воздухе, так как в вагоне было душно. Мы уже знали, что рано утром обязательно над поездом появится красный аэроплан и будет бросать бомбы. Я всегда с вечера боялся проспать этот момент, так как все обыкновенно вскакивали при приближении аэроплана и прятались в одном нижнем белье в вагоны. Но я всегда вставал раньше, так что один раз я был уже на базаре, когда появился неприятельский аэроплан.