Записки спутника - [17]

«РСФСР. Походный штаб командующего Волжско-каспийской флотилией. Предъявителе сего, т. Никулин Л. В., сотрудник Политотдела Балтийского флота, направляется к месту службы в г. Петроград. Печать и подпись. Старший флагсекретарь Комфлота Кириллов».

Так стремительно менялись судьбы людей в то боевое, жаркое время, и, однажды испытав боевую работу и странствия, уже нельзя было усидеть в библиотеке, макетной мастерской и за собственным письменным столом. Через одни сутки я стоял в Петрограде в некоторой нерешительности между аркой адмиралтейства и снятой с корабля броневой башней в Александровском сквере. Броневая башня напоминала о недавнем наступлении Юденича. Стоило подумать о специфических условиях работы в Балтийском флоте. Об этом задумались многие приехавшие в Петроград вместе с Ф. Ф. Раскольниковым. Личный состав Волжско-каспийской флотилии почти без перерыва находился в боевой обстановке — Балтийский флот сравнительно долго оставался на мирном положении в тылу. Я работал на Украине в Красной армии, в новой армии, целиком построенной на новом основании. Особые условия службы во флоте и особая политика формирования личного состава сохранила кадры старого флота. Все помнили и верили в революционный энтузиазм матросов. Каторжная царская служба, память о казненных матросах-революционерах, память об «Авроре» и октябрьских боях, тысячи отданных за революцию матросских жизней — создали утвердившийся в писанных и неписанных легендах образ «братишки». До сих пор я видел бывших матросов-командиров и рядовых бойцов на бронепоездах, в кавалерии, в особых отделах. Здесь я впервые увидел матросов у себя на кораблях и на берегу, в морских клубах и красных уголках. Это были моряки старших возрастов, большей частью пожилые, сдержанные, замкнутые люди, скорее специалисты флота, чем революционеры-матросы. Многие переженились в Петрограде, у других жены жили в деревне. Степенные семейные люди, поддерживающие связь с деревней, погруженные в заботы о деревенских родных. Наконец я увидел новый тип матроса, так называемых «Иванморов», «Жоржиков», «клешников», о которых речь будет впереди. Но в массе, на ученьях, в колоннах на демонстрации моряки все же производили внушительное впечатление. В царское время во флотские экипажи подбирали рослых, крепко сложенных людей. В день Первого мая перед питерскими рабочими проходили грозные когорты испытанных в революционных боях моряков, монолитная масса, в которой тонули пришлые люди, Иванморы и Жоржики. На самом деле, в среде старых моряков было неблагополучно.

«В самом Балтфлоте много ли осталось настоящих моряков?.. Большинство, кроме Маркизовой лужи, ничего и не видели, моря не нюхали, только горланить умеют…»

(Так писал Дыбенко в дни кронштадтского мятежа).

Петроград. 1920 год. Адмиралтейство. Неуловимый запах петровской эпохи в напоминающих дома саардамских негоциантов флигелях, соединяющих два крыла Адмиралтейства. Старое Адмиралтейство — некогда обнесенные земляным валом крепость и верфь, «адмиралтейской верфт» — перестало существовать: его перестроили еще при Александре первом. Исследователи старого Петербурга показывали место причала гребных судов. Там когда-то были вделаны тяжелые чугунные кольца. Это было еще до того, как «в гранит оделася Нева» и Адмиралтейство было не только канцелярией военного флота. В самом здании тяжеловесный громоздкий стиль, соединение петровской Голландии и цезаризма Николая первого являл себя в эмблемах царского флота. Переплетение якорей и ликторских топоров, путаница абордажных крючьев, носы римских трирем — всюду останавливали ваш взгляд на решетках лестниц, на тиснении кожаных диванов, на тяжеловесной дубовой мебели. Но скоро эту подавляющего сухопутного человека обстановку разрядили конторские столы, венские стулья, пишущие машинки и телефонные аппараты. Все же Адмиралтейство было и осталось своеобразным крепостным городком, который в тревожные дни и ночи охраняем патрулями и пулеметами. Городок населяло множество морских учреждений. Почти полкилометра отделяло политотдел от штаба флота и морской музей от типографии «Морского Вестника». Семьи бывших курьеров, шоферов, писарей дореволюционных учреждений населяли подвалы и чердаки флигелей. В первый день мне запомнились не парадные лестницы и обширные залы заседаний, не министерская квартира вице-адмирала Эссена, а адмиральская кухня, монументальные кухонные плиты и медное сияние множества кастрюль, тазов и котлов. В тот же день я познакомился с Эссеном, но не вице-адмиралом и автором грандиозного плана минной обороны Финского залива, а старым большевиком — Эдуардом Эдуардовичем Эссеном. Тогда он был начальником политотдела военно-морских учебных заведений, но умер он в 1931 году на посту ректора Академии искусств. У этого профессионального революционера была вторая профессия; он был художником. В характере его и во внешности было что-то от Дон-Кихота Ламанчского, но это «что-то» соединялось с едким и опасным юмором. Такие свойства обеспечивают человеку достаточное количество врагов и много хороших друзей.