Записки современного человека и несколько слов о любви - [13]
«Скоро будем на месте», – повернулся ко мне пилот и указал в сторону берега: «Ну, как? Видел где-нибудь такую красоту?!» Я отрицательно покачал головой.
Еще полчаса машина летела низко над водой, потом накренилась набок и повернула к берегу, откуда через ущелье, разрезавшее эту неприступную стену из громадных скал, вытекала река.
Казалось, еще немного, и вертолет зацепит винтом за узкие, обрывистые склоны. Было похоже, что еще чуть-чуть, и адреналин начнет выделяться мне прямо в штаны.
Бортмеханик, который сам напряженно наблюдал за полетом, снова постарался меня успокоить уже привычным «не бзди». Правда, сейчас он явно сказал это не только для меня, но и для себя.
Пятнадцать минут напряжения – и стены раздаются в разные стороны, под нами изумрудное озеро, подернутое дымкой тумана. Не могу наглядеться на окружающую красоту, здесь все не так, как у меня дома. Через минуту картина за окном снова меняется, и вдали за снежными жерлами вулканов снова появляется океан.
Вертолет ныряет с высоты вниз и плавно приземляется у берега небольшой реки. Винты еще немного со свистом вращаются, и наступает непривычная тишина.
Деревянное строение с низкой дверью и потолком, до которого можно запросто достать рукой, было одновременно и клубом, и столовой, а вечером после путины превращалось в спальню на двенадцать человек. Нас здесь ждали. По центру стола стоял огромный котел с супом, хлеб на тарелке был нарезан по-русски, толстыми аппетитными ломтями, и, конечно, литровая бутылка с прозрачной жидкостью сразу притянула мой взгляд: этикетки на ней не было, но телепатически я почувствовал, что там внутри.
После взаимных приветствий рыбаки расселись за столом и засыпали меня вопросами. Им было интересно увидеть здесь нового человека, ведь до ближайшего населенного пункта отсюда километров двести. Во время путины их забрасывали сюда вертолетом, и два с половиной месяца с раннего утра до позднего вечера они вылавливали красную рыбу, разделывали ее, забивали небольшие бочонки красной икрой, а тушки солили или вялили под солнцем, прикрепив специальными металлическими прищепками. Издали она напоминала сотни сушащихся семейных трусов.
Я, как умел, рассказывал про жизнь в Риге, пытаясь ничего не преувеличивать. Оказалось, что некоторые из них бывали в Латвии и вспоминали об этом с удовольствием, один – его звали Павел – был даже два раза. Он выделялся среди других рыбаков большим ростом, был широк в плечах, а через его лицо с правой стороны пролегли три огромных рваных шрама, словно кто-то провел острыми вилами. Изуродованное лицо отталкивало и притягивало одновременно, а когда он поворачивался левой стороной, казалось, это совсем другой человек.
«Ладно болтать, давай, что ли, по одной», – сказал бригадир, мужик лет шестидесяти пяти, и потянулся к бутылке. Но прежде чем разлить по стаканам, он открыл подаренный мною рижский бальзам и плеснул внутрь сосуда грамм пятьдесят, объявив окружающим: «Сделаем коньяк!»
Мне никогда не приходилось пить чистый спирт с бальзамом, но после некоторых инструкций я опрокинул в себя содержимое стакана, задержал дыхание и сразу закусил огромным бутербродом с красной икрой. Внутри меня, казалось, загорелся огонь, но вскоре он разлился приятным теплом по всему телу. Все с любопытством смотрели в мою сторону и уважительно закивали головами, почувствовав во мне своего. Потом мы выпили еще по стаканчику и вышли на улицу перекурить. Поскольку я не курю, мне захотелось дойти до берега океана, потрогать рукой его воду. Но только я сделал попытку пойти за сараи для рыбы, как меня окликнули, показав жестами, чтобы я возвращался. Нехотя я двинулся обратно.
«Тут тебе не Рига. Сделаешь неверный шаг – и враз станешь, в лучшем случае, на меня похож!» – сказал мне парень со шрамом. Я непонимающе посмотрел на него. «Медведица вокруг лагеря ходит, наглая совсем стала, если бы не собаки, давно бы уже в сарае рыбу уплетала», – объяснил он мне. – «Караулит она нас, зазеваешься – обедом станешь».
Я присел рядом с ним на самодельную скамейку – широкую доску, прибитую к двум деревянным чуркам, и постарался завязать разговор: «А метки у тебя от медведя остались?» Видно, эта тема была ему не по душе, и он нехотя сказал: «Да уж, оставил память о себе на всю жизнь». Потом сделал глубокую затяжку, поднялся и зашел обратно в балок. На его место присел другой, более разговорчивый, и я задал ему тот же вопрос о шрамах на лице Павла. «Паша у нас мужик крутой», – начал рассказ мой новый знакомый, Серега.
«Отслужив в армии, он решил остаться на Камчатке, ему нравилось здесь все, и люди, и природа. Через пару лет он встретил свою любовь, Веру. Ростом она чуть-чуть не доставала до его плеча, по сравнению с ней он казался просто огромным, но был очень добрым и нежным. А если кто на его Веру не так посмотрит, быть беде. Поженились они через год, а еще через год она родила ему двух пацанов, да не каких-нибудь дохляков, а таких маленьких богатырей, каждый – копия папаша. В роддоме все смотреть бегали, как такая маленькая мама родила такое чудо. Потом, вдогонку, годика через полтора, преподнесла еще и дочку.
Эта книга написана для тех, кто разочаровался в человеческих отношениях, а прежде всего в любви. И я надеюсь, они снова в нее поверят, познакомившись персонажами моей книги. Мне не нравятся люди, которые готовы променять истинное чувство на сытую жизнь, и я всегда преклонялся перед теми, для кого любовь превыше всего. Ведь это самый большой дар, который мы получаем на земле от создателя – уметь любить и быть любимым.
«Генрих тяжело поднялся с прибрежного валуна, не отрывая взгляда от моря. Потом повернулся и пошёл к машине, которая стояла за дюной. Сразу поехать не смог, глаза застилали слезы. Вскоре он опять вышел из машины и поднялся на дюну. Там долго стоял и вслух о чём-то разговаривал сам с собой…».
Читатель! В этой книге ты можешь встретить самого себя – и не удивляйся: мы все в этом мире похожи друг на друга в любви, подлости, жадности и многом другом. Будь ты возвышенный идеалист или конченый пройдоха, я обещаю, что несколько строк здесь будет посвящено и тебе. Каждый день, проведенный в этом мире, оставляет вкус радости, разочарования, ненависти, и мы переживаем его в себе снова и снова. Но если вдруг в тебе пропал вкус к жизни и тебе все равно, что было вчера и что будет завтра, то быстрее отправляйся в дорогу по страницам моей книги.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.