Записки русского изгнанника - [43]

— Вы на почту?

— Нет, я уже оттуда. Получила письмо.

— Так пройдемтесь немного вместе. День свободный, скоро на вокзале заиграет музыка.

— Ну хорошо. Я тоже свободна, а дома скучно. А где Стефанов? — спросила Маруся.

— Отстал… Наверно, прямо пошел на музыку. — Хотите вернуться?

— Нет. Мне очень хорошо. Мне кажется, что мы с вами уже давно знакомы.

— Теперь мы уже не расстанемся. никогда!

— Но как же… — она вздохнула. — Ведь я не могу быть вашей женой!

— Почему же?

— Мои родители…

— Разве они преступники?

— Нет, о нет! Они честные, хорошие люди. Но совсем, совсем простые. Отец — лесник в богатом имении близ Вольмара. У матери, кроме меня, сын в Порт-Артуре и две дочери. Старшая — красавица, замужем, у нее трое детей. Сама я хорошо кончила 4-классное училище, но дома сидела на камушке в лесу, вязала на спицах и приглядывала за поросятами. Только здесь я увидела, как живут люди.

— Но ведь вам только шестнадцать лет — за два года вы пройдете со мной все, что необходимо для жизни.

— О, я люблю ученье… Но нет, это счастье для меня закрыто!..

— Перед искренней любовью нет препятствий, все будет наше. Мы обойдем все подводные камни, одолеем все преграды. Можете ли вы меня полюбить?

— Ах, как я была бы счастлива с вами!.. Здесь у меня есть знакомая дамочка, прелестная, как картинка. Она постоянно гуляет с молоденьким красавцем-кавалеристом, я всегда любуюсь на них… Неужели это возможно, и у меня будет такой же!

— Будет… Уже есть! Но вы устали, пойдем, присядем на этой скамейке, сейчас никто нам не помешает, все на музыке.

Мы уселись рядом. Я обвил ее руками и крепко прижал к сердцу. Она еще раз прижала свои уста к моим, и я почувствовал, как, отрываясь, она глубоко вздохнула… от счастья? От волнения? От страха неизвестности?

— Говорите мне «ты» — это так мне приятно!

— И ты также.

— Нет… Нет! Не теперь. Потом, после свадьбы.

Когда я проснулся на другое утро в моей маленькой комнатке, рядом в приемной уже слышались голоса. Но я продолжал жмуриться под ярким лучом солнца, перебирая в мыслях все прошедшее. Мне казалось, что в моей жизни произошел переворот. Физические побуждения, не дававшие мне покоя ни днем, ни ночью, исчезли как бы по мановению волшебного жезла. Я любил и был любим. Что может сравниться с небесною радостью, которую испытываешь при осознании, что все твои мысли, твои дела — все твое, принадлежит кому-то, кто любит тебя более всего на свете, для кого весь мир наполнен любовью к тебе?

Мы решили держать союз наш в полной тайне. Кроме доверенных товарищей, я ни с кем не поделился своим счастьем. Ходить на дачу к ее хозяевам я не хотел, они были посторонние, чуждые мне и ей, и я не желал запутывать их в наши дела. Но где и как нам встречаться? Уезжая на Восток, брат оставил мне своего рыжего Ваверлея. Это был прекрасный, отлично выезженный конь с большой примесью чистой крови. Мой жеребец, который подо мной готов был выкинуть любую штуку, под дамским седлом ходил как овечка. Мы с вестовым подъезжали к заветному камушку, моя сильфида вспархивала на коня, и мы исчезали в тенистых лесах Коерова, карабкались по косогорам Дудергофа и Киргофа или скакали среди необозримых полей Александровки, где только наши головы и плечи мелькали меж колосьев высокой ржи. «Расступися, рожь высокая, тайну свято сохрани…»

Иногда мы становились объектами парфорсной охоты[64] — в семье брата Володи заинтересовались неожиданным исчезновением их постоянного посетителя, и мальчики, видимо, старались подстеречь нас и разглядеть, кто эта отважная амазонка, которая носилась на грозном жеребце, не подпускавшем никого чужого. Но всякий раз, замечая знакомый силуэт, следовавший за нами, мы пускали коней широким галопом и исчезали в чаще.

Однажды, правда, мы почти попались: уходя сквозь поля, мы наткнулись на глубокий ров, видимо, прорезанный только что с намерением прекратить транзит по тропинке. Я замер от волнения. Но добрый конь понюхал свеженасыпанную землю, медленно поднялся на дыбы и плавным прыжком взял препятствие, перенеся на своей спине легкую как перышко амазонку.

Но время уходило, не принося решения главного вопроса. С каждым днем я встречал новые и новые случаи, чтоб убедиться в ее физических и духовных совершенствах. Поразительная легкость, с которой она села в седло и начала справляться с конем, сказывалась и в ее успехах во всех отраслях. Она обнаруживала природный вкус, великолепно копировала открытки, копии олео[65] знаменитых мастеров, делала поразительные шаги в предметах, которые я проходил с нею. С началом осени она взяла маленькую комнатку, в городе, где я навещал ее через день, а сам я уже поселился отдельно, так как мой брат вскоре женился, и Маруся через день приходила ко мне обедать и оставалась до вечера.

Готовил и хозяйничал мой денщик Ворона, поверенный в наших делах и планах на будущее. Маруся держала себя как гостья, занимаясь исключительно своей подготовкой, так что лишь за столом мы с ней делились впечатлениями и новостями. Я надеялся провести ее на экзаменах какого-нибудь скромного пансиона и использовать авторитет моего отца, чтоб достать разрешение на брак, в чем не предвидел особых затруднений, так как тогда еще не было никаких стеснений в этом отношении, требовалась лишь санкция командира бригады.