Записки русского генерала. 1812 год - [37]

Коновницын с врожденной хитростью, искусно придавая ей наружность простосердечия, говорил всем, что вопреки его желанию, сколько ни старался он уклониться от возложенной на него должности, не мог успеть в том. Напротив, он в восхищении был от назначения.

До сего доклады фельдмаршалу делал я, и приказания его мною отдаваемы были, но при новом вещей порядке одни только чрезвычайные случаи объяснял я ему лично и заметил, сколько много переменилось прежнее его особенное ко мне расположение[73].

Пронырством не искал я обратить его к себе милости и воспользовался возможностью переехать к себе жить в ближайшую от главной квартиры маленькую деревню, к фельдмаршалу являлся не иначе, как по его приказанию; с Коновницьшым видался нередко, но чаще переписывался, отталкивая поручения его, которые я не имел обязанности исполнять, и в переписке со мною он конечно не выигрывал. Без ошибки могу предположить, что он вредил мне втайне и прочнее! Природа мало создает людей, у которых наружность всегда спокойная, неразгаданная. Коновницын имеет лицо на всякого рода впечатления одинаково составленное, на котором является изменническое равнодушие, улыбка уловляющей простоты, располагающая к откровенности. Одного не может он покорить чувства завистливости: оно обнаруживается бледностию, покрывающею лицо его.

В таких отношениях был я с Коновницыным, который охладил ко мне полковника Толя, в дружбе коего доселе не имел я причины сомневаться: обоим им надобно было полное на князя Кутузова влияние, и они вместе успели поселить вражду между ним и генералом Беннингсеном. Уменьшившиеся мои занятия заставили меня повторить рапорт мой об удалении от должности, но без успеха; итак, остался я принадлежать главной квартире, свидетелем чванства разных лиц, возникающей знатности, интриг, пронырства и происков.

По сведениям, доставленным партизанами, видно было, что неприятельский авангард, состоящий в команде неаполитанского короля Мюрата, до самой Москвы не имел никаких войск в подкрепление и потому не мог вовремя иметь помощи. Фельдмаршал решился атаковать его. Невозможно было устранить от составления диспозиции генерала Беннингсена, начальника главного штаба всех действующих армий; не хотелось допустить участия в успехе, в чем по превосходству сил наших не было сомнения; он же сверх того предлагал вести сам войска, предназначенные к первой атаке.

Положение места тщательно осмотрено, сделана диспозиция; первые войска, назначенные к действию, выступили из лагеря в ночи на шестое число октября, все прочие шестого числа перед рассветом переправились через речку Нару и были в готовности, Первый кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Меллер-Закомельского, впереди которого генерал-адъютант граф Орлов-Денисов со многими полками донских казаков должны были обходить левый фланг неприятеля и по возможности действовать в тыл; в то же самое время на оконечность фланга направлена была атака генерал-лейтенанта Багговута со Вторым пехотным корпусом, вслед за которым шел Шестой корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого; резервом для них служил Третий корпус пехотный генерал-адъютанта графа Строганова; Шестой корпус генерала Дохтурова назначен в центр; левое крыло под начальством генерала Милорадовича составлено из Седьмого корпуса генерал-лейтенанта Раевского и войск, бывших в авангарде. В резерве были вся гвардия и кирасирские полки; фельдмаршал при них находился.

Вскоре по рассвете услышаны были редкие пушечные выстрелы. Неприятель, расположенный спокойно, без всякой предосторожности, при внезапном ударе казаков пришел в замешательство и, не допущенный устроиться в порядок, защищался слабо, Второй корпус без затруднений вышел из лесу и ударил. Казаки с храбрым полковником Сысоевым бросились на пушки и взяли несколько орудий. При самом начале сражения из первых выстрелов убит ядром генерал-лейтенант Багговут[74].

Четвертый корпус генерал-лейтенанта графа Остермана, по недостатку распорядительности с его стороны, не прибыл вовремя к своему назначению и в деле почти не участвовал. Сражение могло кончиться несравненно с большею для нас выгодою, но вообще мало было связи в действии войск. Фельдмаршал, уверенный в успехе, оставался при гвардии, собственными глазами не видал; частные начальники распоряжались по произволу. Огромное количество кавалерии нашей близко к центру и на левом крыле казалось более собранным для парада, красуясь стройностью более, нежели быстротой движения.

Можно было не допустить неприятеля соединить рассеянную по частям его пехоту, обойти и стать на пути его отступлению, ибо между лагерем его и лесом было немалое пространство. Неприятелю дано время собрать войска, свезти с разных сторон артиллерию, дойти беспрепятственно до лесу и пролегающею чрез него дорогою отступить чрез селение Вороново. Неприятель потерял двадцать два орудия, до двух тысяч пленных, весь обоз и экипажи Мюрата, короля неаполитанского. Богатые обозы были лакомой приманкой для наших казаков: они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении не помышляли.