Записки русского бедуина - [2]

Права я получил накануне отъезда. Инспектор, который принимал у меня экзамен, проявил образцовую принципиальность: экзамен поставил, поскольку я не совершил ни одной ошибки, но предупредил меня, что машину я водить не умею. И был совершенно прав. Так что в Германии, где я к этому времени находился девять с лишним месяцев и собирался пробыть еще столько же, мне пришлось брать уроки вождения. Моим дополнительным наставником выступил мой друг — немецкий философ Андре Фурманн, который заставлял меня — кормилец двоих детей! — ехать с той скоростью, с которой положено, — то есть, по немецким понятиям, с максимально разрешенной — невзирая на склоны, подъемы и крутые повороты. Мы оба остались целы и невредимы, и вскоре я чувствовал себя непринужденно на любых дорогах. Со временем я понял: страны Европы столь интересны и притягательны, что по ним можно ездить бесконечно, и что я хочу узнать их по-настоящему, освоиться в переплетении гор, холмов и равнин, взаимопроникновении моря и суши, соединении речных долин и мостов, чередовании застроенных и открытых пространств и что все это не менее увлекательно, чем посещение городских площадей и улиц.

СТРАНСТВИЯ И ПУТЕШЕСТВИЯ

Отправляясь в путешествие, мы знаем заранее, что хотим увидеть, но готовы и к неожиданностям. К тому же мы можем свернуть, выбрать другую дорогу, заехать куда-то еще. Путешествие чревато приключением — любовным, гастрономическим, познавательным, административно-правонарушительным. Соглашайтесь на все, ибо вы не можете заранее знать, что будет взлелеяно вашей памятью.

Познавательные приключения отличаются тем, что некоторые из них начинаются еще до того, как вы выехали из дому. Меня удивляло, что на современных картах отсутствует канал, прорытый по приказанию Ксеркса. Готовясь к походу на Элладу, царь хотел предотвратить то, что произошло десятилетием раньше, когда персидский флот, огибая мыс у горы Афон, был уничтожен бурей. Удивляло, что о канале Ксеркса — чем не восьмое чудо света? — так мало говорят. Я подозревал что-то неладное и отправился посмотреть, как там на самом деле, двигаясь в направлении, противоположном персидскому вторжению. Когда проезжаешь Темпейское ущелье и оставляешь по левую руку Олимп, оказываешься, по существу, в другой стране: реки полноводны, равнины местами напоминают степь, более не звенит отовсюду пение цикад. Македония и Фракия, отрезанные с севера горами и прижатые к Эгейскому морю, — анклав континента там, где, казалось бы, царить еще духу Средиземноморья. У цели моего пути вижу щит с надписью по-английски и по-новогречески: «Археологический памятник: Канал Ксеркса». Но через этот канал я проезжаю не по мосту, а по земле и, развернувшись, обнаруживаю с южной стороны точно такую же надпись. Останавливаюсь, выхожу из машины: мирный сельский пейзаж, коровы и лошади пасутся там, где перешеек, казалось бы, должен быть заполнен водою! По-видимому, работы были действительно начаты, и громкая молва о неслыханном предприятии стремительно разнеслась среди греков; но осуществили задуманное лишь в незначительной мере, корабли же впоследствии перетащили волоком. Как я потом узнаю, нечто сходное утверждал еще в древности мой тезка Деметрий из Скепсиса (так назывался его родной город).

И все же путешествиям я, пожалуй, предпочитаю странствия. Различить их не так легко. Путешествие и странствие роднит известная независимость от заранее предустановленного плана. Но оттенки не безразличны. Странствие — это путешествие, в котором познавательная цель не является наиболее важной, маршрут намечен лишь в общих чертах и вы, как правило, не знаете, где и при каких обстоятельствах проведете ближайшую ночь.

Прелесть странствий я открыл для себя, в сущности, случайно. Когда появилась машина, я жил, как вы помните, в Германии. Большей частью — один. Когда ко мне прилетала жена, мы отправлялись в небольшие путешествия по Италии, Франции или Германии, и этого было вполне достаточно. Мне казалось не вполне уместным развлекать себя длительными поездками. Было много других занятий — читать, писать, заготавливать кубометрами ксерокопии. Первый раз я отклонился от благоразумных принципов ради коллекции. Вообще говоря, я никогда ничего не коллекционировал. Вернее, когда мне в детстве дарили марки, я их не выбрасывал и даже надлежащим образом хранил, но нельзя сказать, что я их собирал. Моей единственной «коллекцией» оказалась коллекция музеев египетского искусства. Долгие годы я знал его только по Эрмитажу — и не любил. Все какое-то гранитное и серое (нынешняя эрмитажная экспозиция намного лучше многолетней прежней). Яркие краски египетского искусства, каким я увидел его в Метрополитене, Лувре, Британском музее, поразили меня. Великолепие египетского искусства в Каире — ошеломило. Я не преминул посетить небольшой, но очень хороший музей египетского искусства в Берлине. Как будто бы оставалось только одно значительное собрание — в Турине. Путь до Турина из Южной Германии не был очень далеким, можно было обернуться за два дня. Что я и сделал. Помимо посещения египетского музея, который оказался достоин молвы, все остальное было чистой импровизацией, во многих отношениях — захватывающей. Вскоре последовала другая вылазка на два дня — в Бургундию и Дижон, а затем долгий, еще неведомый и осенний путь через всю Германию, Данию, Швецию и Финляндию — путь домой, в Петербург.