Записки «русского азиата». Русские в Туркестане и в постсоветской России - [130]

— Это ж надо! Значит неперспективными только нас признали! - сделал вывод Кузьмич.

Слегка захмелев, он перешел к другой теме:

— В пятидесятом меня в армию призвали - попал на Северный флот. Служил на крейсере. Летом, на последнем году службы мы стояли на рейде, и вдруг прошёл слух, что на корабле работает Особый отдел флота. Всем стало как-то не по себе: вызывают, беседуют. Пришла и моя очередь. Рассыльный передал приказ - явиться в каюту замполита. Явился. Офицер – «особист» предложил сесть. Перед ним лежала папка. Я сообразил - моё личное дело.

— Василий Кузьмич! — обратился он ко мне, - Служба у тебя проходит нормально, командиры довольны! Я ознакомился с твоим личным делом, оказывается мы с тобой земляки - я ведь тоже калужанин!

Меня это успокоило - земляк всё-таки!

— Скажу тебе Василий доверительно! - продолжал особист:

— Вашему кораблю предстоит дружественный визит в Норвегию, а это - капиталис тическая страна! Понимаешь какая ответственность ложится на всех нас? Команда должна состоять из надёжных моряков - преданных партии и Родине, каждый должен отвечать высокому званию советского человека! Мы, Василий должны избавиться от всех неблагонадёжных, и долг - таких как ты - помочь нам в этом! Давай поговорим откровенно! - предложил он.

— Поговорили! Он тяжело вздохнул, отрешенно плеснул себе из бутылки и выпил.

— Ну, а потом началось - перетрясли всю команду! Друга моего тоже… так больше и не свиделись!

Кузьмич разволновался, достал носовой платок и громко высморкался. Я понятия не имел, что ожидало «неблагонадёжных» моряков в начале пятидесятых годов, но попытался успокоить Кузьмича предположением, что ничего страшного с ними не случилось и всё ограничилось переводом их на другие корабли.

Справившись с волнением - он продолжил:

— В акваторию норвежского порта мы пришли утром. На борт поднялись лоцман и переводчик. Ошвартовались без проблем. На юте нас выстроили для последнего инструктажа. Жителям города предоставлялась возможность посетить корабль, а для личного состава в сопровождении офицеров планировались экскурсии по городу.

Команда была в парадной форме. Офицеры в чёрных брюках, белых кителях и фуражках, на левом боку — кортики. Моряки в чёрных брюках, белых форменках и бескозырках. В течение дня корабль посетили: посол нашей страны, мэр города, командующий ВМС Норвегии. Вечером того же дня командир корабля и несколько офицеров нанесли ответный визит.

На другой день с первой группой матросов я побывал в городе. Нам объяснили, что норвежцы — потомки древних викингов. Мне это ни о чём не говорило, но люди живут культурно: интересные здания, черепичные крыши, улицы вымощены камнем, кругом чистота. Из города мы вернулись к обеду. После обеда экипаж корабля начал принимать гостей — местных жителей. На палубе играл духовой оркестр, обстановка и настроение были праздничными.

И тут мне запомнился такой случай! Два молодых человека, поддерживая под руки ветхую старушку, поднялись на палубу. Когда к ним подошёл дежурный офицер, старушка, на русском языке пояснила о том, что она русская дворянка, которая с родителями была вынуждена эмигрировать из России во время революции. Слух об этом разошелся быстро, её обступили. Она обратилась со странной просьбой:

— Прошу вас, дайте мне русского хлеба!

Её желание с готовностью исполнили. Хлеб на корабле выпекался отменный! Принесли бумажный пакет со свежеиспеченным хлебом. Дрожащими руками она вынула буханку, приблизила к лицу и глубоко вдохнула запах хлеба - по её щекам потекли слёзы…

— Спасибо! Храни вас Бог! — тихо произнесла она, перекрестила окружающих и, молодые люди бережно повели её обратно.

— В тот день я и познакомился с ней!

— С кем «с ней»? — тут же отреагировала жена.

— С норвежкой, на которую ты очень похожа! — неожиданно выдал Кузьмич.

— Я ведь ещё и из-за этого давно собирался зайти к вам!

Это было уже интересно и я разлил водку по рюмкам. То-то мне жена говорила, что Кузьмич на неё смотрит как-то странно, при удобном случае пытается заговорить, а я над ней подшучивал:

— Поклонник проявляет активность!

Кузьмич продолжал:

— Как ни странно, но эта девушка пришла на корабль одна, стояла растерянная с букетиком цветов. Русые волосы, белое платье, окантованное цветным национальным орнаментом - вся аккуратненькая, как точёная! В нашей деревне таких не было! Ноги сами понесли к ней. Подошёл, встал навытяжку, поздоровался, ткнул себя в грудь и представился:

— Василий! Можно Вася!

— Ту мон (Доброе утро), Васья! — ответила она, робко улыбнулась и протянула цветы, с которыми я не знал, что делать.

Девушка показала на себя и произнесла: «Анна!»

— Надо же, русское имя! — мелькнула мысль. Широким жестом, на правах хозяина, я пригласил её ознакомиться с кораблём. Водил, показывал, что-то объяснял; в ответ она одобрительно кивала головой:

— Я Васья! Я! Только вечером в кубрике узнал: «я» обозначало «да».

Экскурсия закончилась на баке. Я был свободен от вахты. Мы любовались панорамой города и морем, над нами кружили чайки. Этим чудесным, солнечным днём Анна была необыкновенно хороша — и, прежде всего, какой-то внутренней красотой, которая угадывалась в ней. Она странным образом действовала на меня. Моя душа простого, грубого, деревенского парня была охвачена ранее не известным, светлым и чистым чувством и всё вокруг было прекрасно!