Записки простодушного. Жизнь в Москве - [18]

Интересна мысль религиозного философа А. С. Хомякова, что постижение божественных истин не дано человеку, но дано совокупности людей, соединённых любовью, — Церкви. Поговорим немного и об этом.

С Церковью у меня отношения сложные. Начать с того, что в нашей семье была религиозная рознь: дед, бабка, отец — староверы (старообрядцы), другой мой дед, мать, жена, сын и невестка — православные, дочь Ольга — католичка.

Мама тайком меня окрестила и водила в церковь. Вытаращив вначале глаза от великолепия и красоты убранства старой церкви, мы быстро уставали и просились домой. Мама молилась перед иконами дома, а мы, ребята, знали только «Отче наш».

Обычно усталость от долгой православной службы сменяется со временем глубокой верой, но в те годы под влиянием коммунистической пропаганды приходило воинствующее безбожие.

Как положено пионеру-ленинцу, я вёл среди невежественных родных атеистическую пропаганду, применяя «испытанный» антирелигиозный аргумент: «Летчики летают на высоту 10 километров и что-то ни разу никакого Бога не видели».

Когда, однако, мы с братьями ездили в деревню к деду и бабке, приходилось принять (хотя бы на время) законы деревни. Некоторые из этих требований и неписаных законов были просты, и мы быстро их усвоили: здоровайся на улице даже с незнакомыми людьми; крестись не тремя, а двумя пальцами; говори «спаси Христос», а не «спасибо». «Спасибо! — так только безбожники говорят!» — сердился дед и никак не хотел верить, что спасибо — это тоже упоминание Бога (Спаси Бог), только сокращённое.

С годами из воинствующего атеизма я перешёл в разряд людей, «присматривающихся к религии». О поисках Бога хорошо сказал Мандельштам:

Образ твой, мучительный и зыбкий,

Я не мог в тумане осязать.

«Господи!» — сказал я по ошибке,

Сам того не думая сказать.

        Божье имя, как большая птица,

        Вылетело из моей груди.

        Впереди густой туман клубится,

        И пустая клетка позади.

Замечаю, что верующим людям жить легче, чем неверующим («Бог помогает»), и они твёрже, терпеливее («На всё воля божья», «Бог терпел и нам велел»). В письме А. И. Солженицыну в ноябре 1962-го Варлам Шаламов писал: «За двадцать лет, что я провёл в лагерях и около них, я пришёл к твёрдому выводу, …что если в лагере и были люди, которые, несмотря на все ужасы, голод, побои, непосильную работу сохраняли и сохранили неизменно человеческие черты, — это сектанты и вообще религиозники, включая и православных попов. Конечно, были отдельные хорошие люди и из других групп населения, но это были только одиночки…»

И в обычной жизни верующие ответственнее, совестливее — «Бог всё видит!». Даже враг церкви Вольтер говорил: «Я знаю, что верующий лавочник обманет меня не так сильно, как неверующий».

Хотя я не могу считать себя верующим, я иногда хожу в церковь. Ведь это — вера моих предков. А главное, хочется побыть подольше с моими детьми, людьми глубоко верующими. В Польше я хожу в костёл с моей дочкой Ольгой — католичкой, в России с женой и сыном Андреем — в православную церковь. Даже свечки ставим. У православных это чуть ли не обязательно, а вот у католиков этот обряд как-то смазан. Я тоже долго думал, что это просто обряд, формальность, а потом поймал себя на том, что иногда за всю службу я ни разу не вспомнил о своих умерших родных. А вот если ставишь свечи, тут уж никак не забудешь помянуть их добрым словом. Вы скажете: «Надо и без свечек вспоминать!» Да, конечно, вы правы…

Об исторических судьбах России

Не хочется касаться этой больной темы, но — «куда же тут денешься?..»

Пётр Чаадаев писал: «Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретём себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?» (Философические письма. Письмо первое).

Такими же, даже ещё более горькими словами оценивает судьбу России известный русский критик начала XX в. Л. Андреевич: «Народ-неудачник, мы богаты всевозможным горьким опытом… Всё наше прошлое покрывается сплошным: „не надо бы“».

И ведь оба они говорили так ещё до того, как Россия «проложила путь всему человечеству» в социализм, показала Западу, который заигрывал с социализмом, что это — путь не «в светлое будущее», а в тупик, если не в пропасть. Но как же с письмом Чаадаеву Пушкина, его близкого друга? — «У нас было своё особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена (…) Пробуждение России, развитие её могущества, её движение к единству… А Пётр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привёл вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка?