Записки промышленного шпиона - [13]

«Господи, господи, господи, господи…»

Голос Джека звучал все глуше, я загонял свои воспоминания в самый дальний подвал подсознания; голос Пана помогал мне.

«Сделай мне больно…»

Я мучительно вытравливал из себя прошлое.

Никто мною не интересовался, никто мне не звонил – Пана это не удивляло. Он, наверное, привык к одиночкам – кто еще полезет в такую глушь? Днем пляж, сидение на ветру – бесцельное, исцеляющее; вечером бдение в баре – разве не этого я хотел? Разве я и Джек не жили всегда посвоим законам?

Пан, кажется, руководствовался тем же.

Небритый, хмурый, склонный к выпивке, иногда он вдруг оставлял меня и отправлялся в городишко, похожий, по его словам, на одно большое отделение полиции нравов. Обратно он возвращался с продуктами, с местными новостями и связкой газет. Самое удивительное, он подолгу копался в этих газетах.

– Видели наши дороги? – спрашивал он, наполняя джином стаканчики. – Ветер, скалы, справа обрыв. Когда я проезжал тут впервые, – сказал он, чуть ли не хвастливо, – я даже подбадривать себя не мог. Глоток джина, он у меня в глотке застревал. Сам не знаю, чего так пугался.

– А теперь?

Пан ухмыльнулся:

– Теперь я себя подбадриваю.

Белые облака…

Они громоздились на горизонте, их несло к побережью, они вдруг таяли и вдруг возникали, вспухали над колеблющейся водой; меня убаюкивала их нескончаемость, их доисторическая белизна, ведь такими они были в эпоху ревущих вулканов, в эпоху голой земли, еще не тронутые плесенью вездесущей жизни: такими они проплывали над раскачивающимся «Мэйфлауэром», над ордами Аттилы, над аттическими городами; такими они были в безднах времен, над хищниками, рвущими тела жертв в душной тьме джунглей.

Мне ли не знать?

«Господи, господи, господи, господи…»

Я, кажется, приходил в себя. Путаница в голове пока что не упростилась, но жалобы Пана я уже понимал.

– Я из тех, кто никогда не будет богатым, – жаловался Пан. – Того, что у меня есть, хватит на старость, но на большее рассчитывать нечего.

– Выглядите вы крепко.

Я не утешал его. Мне было наплевать, как он выглядит, но для своего возраста он действительно выглядел неплохо.

Пан скептически поджимал тонкие губы:

– Может, я и не выгляжу стариком, но в Индии мне уже не побывать. Будь у меня деньги, я бы вновь съездил в Индию.

– Почему именно туда?

– Не в Антарктиду же, – его голубые глазки посверкивали. Он был доволен, что я его слушаю. – Я там не бывал. Но я плавал на Оркнеи.

– Что-то вроде кругосветного путешествия?

– Не совсем. Сам не пойму, что меня гоняло по свету. Но если мне нравилось место, я пытался его обжить. Я не квакер и не болтун, у меня свой взгляд на мир.

Я кивал.

Мне было все равно, о чем он говорит. Меня устраивал фон – фон живой человеческой речи. Не так впечатляет, как океан, но, в общем, греет.

– Почему в Индию? – вспомнил он мой вопрос. И хмурился: – Страдание очищает. Вид чужих страданий очищает еще лучше. Я до сих пор рад, что я не индус. Хорошо чувствовать свои мышцы, ступать по земле, знать, что завтра ты можешь поменять край, если он тебе разонравился. А индус рождается на мостовой и на мостовой умирает.

– И никаких других вариантов?

– Наверное есть, но они исключение.

Он повторил:

– До сих пор рад, что я не индус. Ради этого стоило съездить в Индию, правда?

Я кивал.

– Страдание очищает. Страдание определяет кругозор. Человек, видевший Индию, мыслит совсем не так, как человек, никогда не покидавший какой-нибудь городишко вроде нашего.

– Наверное.

Взгляд Пана остановился на газетах, беспорядочно разбросанных по стойке бара.

– Есть люди, не бывавшие в Индии. Это не криминал, – он покосился на меня, – но кругозор таких людей сужен. И таких людей, к сожалению, большинство. Они не знают что с чем сравнивать, а потому они не умеют ценить жизнь.

– Вы так думаете? Только поэтому?

Пан усмехнулся.

Его колючие голубые глаза выражали некоторую усталость, знак того, что он почти накачался:

– Каждый день мы читаем о самоубийствах. А аварии на дорогах? А рост преступности? Разве станет человек, умеющий ценить жизнь, мчаться на красный свет или стреляться на глазах у приятелей?

– Бывает и такое?

– Еще бы! – он вновь наполнил стаканчики. Он, пожалуй, не отдавал отчета, сколь справедливы его слова. – Вместо того, чтобы ехать в Индию, отправляются к праотцам. Только что о таком придурке писали в газетах. Собрал людей на пресс-конференцию, а сам пустил себе пулю в лоб.

Пан колюче уставился на меня:

– Почему он так сделал?

– Наверное, не бывал в Индии.

– Верно? – Пан обрадовался. – Вы умеете отследить мысль. А смешнее всего то, что придурок, пустивший пулю в лоб, запросто мог смотаться в Индию, средств у него хватало.

– Боялся?

– Не знаю, – неодобрительно отозвался Пан. – Этот тип вообще числился в чокнутых. Десять лет просидел где-то на задворках, а в банке, естественно, рос процент. Книги у него выходили, а он прятался даже от журналистов. Я сам читал его книги. – Пан обиженно взглянул на меня. – Скучно не было.

– Десять лет? Что значит – на задворках?

– На задворках – это и есть на задворках. Вилла где-то в лесном краю. Никого к себе не пускал. Придурок!

– Простите, Пан, о ком вы?