Записки питерского бухарца - [39]

И чё ты думаешь? Через десять минут приехали менты, а он обосрамшись сидит в своей каморке Сначала они хотели по-тихому, между собой, дело замять. Менты же, всё-таки… Но ты ведь, меня знаешь… Я – к участковому: «Сука – говорю ему, – я знаю, что ты трахаешься с Лизкой! Сказать жене?! И вообще, тебе до пенсии год остался. Ты хочешь до неё спокойно дожить?! Я тебе устрою движуху!» Обоссался: хочу, грит, Фаечка… Бля буду – хочу.

А я, в тот же самый день собралась и – в отдел по правам человека. Х##к – ещё и ксиву в МВД. Я же знаю, куда и как обращаться. В общем, с тех самых пор, ментяру этого совсем не слышно в доме: как я с работы, так он – юрк, в свою каморку и – тишина…

На некоторое время воцаряется пауза.

– Да-а… – наконец, протягиваю я, – если, ну хотя бы, десять процентов из того, что испытала ты, выпало на мою долю, я даже не знаю…

– Это что-о… – воодушевляется она с новой силой. – А ты хоть знаешь, сколько раз они пытались меня отравить?! Но я выжила. Наверное, Бог испытывает меня.

– Кто – менты? – не сразу соображаю я.

– Да нет, там собак и без того хватает. Да взять, хотя бы, эту Лизку с её дочерью.

Фая закуривает очередную сигарету и смачно затянувшись, продолжает:

– Бл#ди, на которых негде клейма ставить. И эта её писЮчка: целый день красится и ждёт клиента. Ха! Давно ли лапти сбросили? А уже считают себя столичными. В комнату не зайти – грязь несусветная… Боже мой, видел бы ты их с утра… Уродины, одним словом…

– Может быть, они где-то, всё-таки, работают? – пытаюсь я робко их защитить.

– Ага: передком они только и умеют работать… Недавно подсыпали мне что-то в кастрюлю. Думали, что коньки отдам. А я – рраз! – и через неделю дома! Они ох#ели… А я им и говорю: «Чё – не ожидали?! Меня сам чёрт к себе не берёт!» Ха-ха! Я ведь, тебе рассказывала, что у меня прабабка ведьмой слыла… Так, они теперь тоже на цыпочках: стоит мне только в квартиру войти… А уж, если нарежусь на выходных – пи#дец: никого в квартире не видно и не слышно… Ссат, меня, ссуки!

– Ну, ладно, – наконец не выдерживаю я – дай мне немного поработать.

– Да, что ты там всё пишешь? Х#йню какую-то… Дай, я тебе про жизнь свою расскажу… Такая книга получится…

– Не сомневаюсь… – соглашаюсь я с ней.

Я вновь склоняюсь над своими черновиками, но вскоре понимаю, что ничего путного уже не смогу написать.

– Эх! – в сердцах восклицаю я, отодвигая от себя листы…

– Чё эт, ты? – интересуется Фаина.

– Не умею искусственно выжимать из себя…– откровенно приходится сознаться в своём творческом бессилии.

– Ну и не пиши. Пошли, покурим. – оживляется она вновь. – Когда у меня не идёт, я тоже не пишу.

– Как?! – изумляюсь я – Ты тоже пишешь?

– Ну да: жалобы в Москву, на этих сук…

Наконец, наш рабочий день подходит к концу. Я прощаюсь со всеми и ищу глазами Фаю. Её нигде нет. Тут я вспоминаю, что не вынес мусор. Выхожу на улицу и вдруг слышу:

– Кись-кись-кись!

– Фая! что ты тут делаешь?

– Да вот, кошечку хотела покормить. Давеча, тут ходила беременной… родила, наверное. Такая хорошенькая, ласковая, всё трётся и трётся… жалко. Третий день, как куда-то запропастилась. Прямо, не знаю – что думать… Может быть, мне её с котятками к себе взять, а? Всяко лучше, чем одной-то…

О рачительности и бережливости

Повара попадаются разные…

В суровых условиях сегодняшней жизни, когда каждая копеечка, что называется, на счету, иные из моих коллег проявляют такие чудеса «экономии и бережливости», что просто диву даёшься. Как, например, Роман, с которым мне однажды довелось поработать бок о бок в одном из многочисленных заведений северной столицы.

Ресторанное производство, как известно, дело непростое и довольно специфичное. Тут, рассчитать и всё предусмотреть практически невозможно. А потому, не сделаю никакого открытия, если сообщу читателю о том, что по окончании рабочего дня, остаётся немало невостребованной продукции. Часть которой, как правило, идёт в переработку с тем, чтобы на следующий день пропустить в первую очередь. Правда, наряду с вполне сохранившимся и доброкачественным продуктом, имеет место, когда добросовестный повар вынужден выбрасывать или списывать отдельные ингредиенты и полуфабрикаты, как не подлежащие повторной проработке. Но это, конечно-же, в идеале.

У Романа не пропадал ни один продукт: будь то, сваренный овощной суп с зелёным горошком, будь то вчерашнее картофельное пюре (в запеканку в самый раз!), а иногда и… откровенные остатки со стола посетителей.

И, несмотря на то, что по опыту работы (и по годам) он был значительно моложе меня, имел обыкновение, каждое своё действие подтверждать и пояснять словами. Вероятнее всего, лишь только затем, чтобы убедить прежде всего себя самого.

– Ай! – в ужасе хватался он за тарелку, вырывая её из моих рук. – Ну, куда ты скидываешь стручковую фасоль! Завтра я её пущу в оставшийся овощной суп, добавлю соуса «бешамель» и вот – уже готовый тебе «новый» суп-пюре!

Ругаться и что-то доказывать было бесполезно: во-первых, по статусу, мы были с ним на равных, а во-вторых – за день я так уставал, что никаких сил на разумные доводы просто не оставалось. Да они его всё равно бы не убедили. В этом я успел удостовериться с самого начала нашего сотрудничества.