Записки переводчицы, или Петербургская фантазия - [38]

— Слушаюсь и повинуюсь, нюй-куй, — спокойно согласился Василий и вдруг нагло подмигнул.

После спектакля начался обещанный синоптиками дождь. Мы стояли в портике, и я судорожно пыталась раскрыть зонт.

— Давайте помогу, я же должен заслужить ваше расположение.

Прежде чем я успела открыть рот, Василий выхватил зонтик и сильно нажал — хрясь! Серебристая палочка печально согнулась в дугу, а спицы упали, как лепестки под порывом ветра.

— Вы заслужили мое негодование! — Я убежала в глубину портика, но косой дождь бросил мне в лицо пригоршню ледяной воды.

— Виноват, Анна Александровна, разучился. Навык потерял... Эх, был бы у меня мой кабриолет, я бы вас домой, как царицу, отвез.

— «Бы» здесь не работает, Василий! Либо вы китайский император, либо нет. Я сейчас вызову себе такси. Или вы вызовите, если хотите.

— У меня телефона нет, я же говорил... — печально сказал Василий.

Пока я рылась в театральной сумочке, он стоял опустив голову — мне даже стало жаль его. Наверное, я слишком жестокая: не стоило напоминать про то, что он изгой. Человек побывал в обществе, а теперь бал кончился. Я набрала номер, прижала трубку к уху, потом не торопясь убрала обратно в сумочку. И тут он взглянул на меня пристально и странно.

— Все-таки красивое у вас кольцо, Анна Александровна, — медленно произнес он. — Королевское. Ему лет четыреста, а может, и более. Вы ручкой и так и этак, а камень искры рассыпает и цвет меняет! Огромный какой... Ох горит, как ангельское око. Откуда оно у вас?

Мне стало жарко, несмотря на мокрую одежду.

— Сейчас придет такси — вы, наверное, понимаете, что я еду одна?

Он молча любовался камнем и ничего не ответил. Подрулила машина, я торопливо залезла в салон:

— Едем!

— А мужчина остается?

— Да! Он живет на кладбище.

Шофер испуганно обернулся. В ответ Василий доброжелательно кивнул, подтверждая мои слова. Водитель нервно повел плечами:

— Дама, разве можно так шутить?

Окно бомбардировали дождевые капли, а Василий все стоял и внимательно смотрел сквозь стекло.

— Я не шучу. Поезжайте, пожалуйста, быстрее. Чего вы ждете?

Мотор заворчал, и тут Василий поднял руку и указательным пальцем описал круг: он явно намекал на кольцо! Я невольно прижала руку к груди. Машина набирала скорость, и Василий стремительно терял очертания, превращаясь в темный силуэт, размытый дождем. Через секунду он, как настоящее питерское привидение, окончательно растворился в дождевых потоках и исчез из виду.

— Я не прощаюсь, Анна Александровна, — шепнули мне на ухо, но в салоне, кроме меня и таксиста, никого не было.

— Простите, это вы сейчас сказали?

— Я не разговариваю со странными женщинами, — водитель вцепился в баранку, — чтобы не нажить лишних проблем. А мужененавистниц нужно лишать гражданских прав — для общественного спокойствия.

— Простите, — заморгала я растерянно.

О ком это он? Я же женщина-куколка, прекрасная нюй-куй! Я уже вошла в эту роль, освоилась и не хотела с ней расставаться. Мне нравилось кокетничать и покорять: зерно, брошенное Василием, за вечер проросло и распустилось в душе прекрасным красным цветком.

— Вы это не обо мне? Я обожаю мужчин!

— А зачем же тогда посылать их на кладбище? Своеобразное проявление чувств, — ухмыльнулся шофер. — Надеюсь, бедолага, которого вы туда развернули, найдет что-нибудь повеселее. Кстати, это ваш муж?

— Разумеется, нет, — гордо ответила я. — Но это не имеет никакого значения.

— Понятно. Значит, ничего личного. Вы просто такая по жизни. — Шофер покрепче сжал руль. — Я сейчас знаете о чем подумал? Что жена у меня очень хорошая...

Я не ответила. И мы еще быстрее понеслись по ночному городу сквозь дождь.

...Когда двери лифта распахнулись и я замерла, не решаясь ступить на лестничную площадку, проклятая лампа дневного света, которая уже два дня нервно подмигивала жильцам, внезапно вспыхнула в последний раз, рассыпалась букетом искр и потухла. Стало темно и страшно. Мне почудилось, что дальний угол подозрительно чернеет и там шевелится кто-то большой и страшный. Что мешало Василию подхватить машину и следовать за нашим такси? Однако выхода не было, и я, вооружившись ригельным ключом и телефоном, бегом рванула вперед. Только бы замок не заело! Ключ сверкнул в луче мобильника, как лезвие кинжала, и мягко вошел в скважину. Я прыгнула внутрь, но не удержалась и напоследок осветила страшный угол, в котором не оказалось ничего, кроме пакета со строительным мусором. Тут внизу щелкнула входная дверь, и я быстро захлопнула свою.

Три... Трижды сверкал его вороний глаз: зимой — с сумкой, после битвы на кладбище и в театре — с кольцом. Три является волшебным числом: третье предупреждение всегда последнее. И вообще... Разве может обычный человек жить на кладбище? А вдруг этот Василий вообще не человек, а какой-нибудь дух, зомби или даже вампир? Первое впечатление самое верное, и, если существует кольцо Марины Мнишек, почему бы не существовать некоей колдовской цыганской сущности?

Я задумчиво наблюдала, как текли по оконному стеклу дождевые реки, а сквозь них смутными пятнами светились фонари. Точно я утонула и смотрю на этот перевернутый мир через толщу воды. Ботинки были мокрые, стало холодно, потихоньку начало знобить: я утонула, утонула. Ввязалась в плохую историю... Цыган, цыган-призрак... Почему он изобразил кольцо? Он хотел сказать, что вернется, вернется во что бы то ни стало, но не за тобой, наивная, а за аметистом! И вешал лапшу тебе на уши, старушка нюй-куй, отводил глаза — суггестия, обычный цыганский гипноз...