Записки переводчицы, или Петербургская фантазия - [16]

А может, это и не человек был? А какой-нибудь дух? Страж мертвых, например. Оборачиваться было страшно — я скосила глаза и напряженно прислушалась. И вдруг... В ночной тишине четко и ясно слышались все звуки, ошибиться было невозможно: сзади кто-то приближался, снег громко хрустел под тяжелыми сапогами.

Я метнулась к вычурной двери какого-то шикарного магазина и рванула на себя. Несмотря на ночное время, дверь послушно открылась, и удалось ящеркой проскользнуть внутрь. Краем глаза заметила вывеску: «Антиквариат. Картины. Старые книги».

— Простите, здесь есть кто-нибудь? Пожалуйста, заприте дверь! За мной гонятся грабители!

Умирая от страха, я в отчаянии схватила ключ, который кто-то забыл в замке, и трижды его повернула.

— Простите за самоуправство, но я присяду, иначе разорвется бедное сердце...

Мне никто не ответил. Я примостилась на краешек кресла и перевела дух. Магазин, погруженный в мягкий приятный полумрак, доброжелательно молчал. Тяжелые портьеры, обшитые бархатными шариками, плотно закрывали высокие окна, как в моей собственной гостиной. Что же, это прекрасно! С улицы ничего не видно, значит, я в безопасности. Хоть в чем-то повезло.

Я отдыхала и потихоньку осматривала спасительный приют. Длинная и широкая прихожая завершалась двустворчатой дверью. Обе половинки были открыты, как будто звали в гостиную, где уютно горели старинные светильники. И захотелось воспользоваться молчаливым приглашением. Преодолевая страх, я медленно пошла по коридору, утопая по щиколотку в ковровой дорожке, что было уж совсем не по-магазинному, учитывая снег и слякоть на улице.

Вообще-то я не люблю антикварные магазины: они всегда нагоняют тоску. Входишь, окидываешь взглядом все великолепие, и вдруг сжимается сердце. Понимаешь, что эти красивые вещи попали сюда не по доброй воле: их владельцы или умерли, или оказались в тяжелом положении и превратили свои дорогие воспоминания в обыкновенный товар. Теперь немые осиротевшие спутники чужих судеб и надежд попали в плен к предприимчивым торговцам и настороженно ожидают новых хозяев. Но в этом странном магазине все было по-другому, здесь было так уютно, что я засомневалась: не перепутала ли? Не дай бог, с перепугу ворвалась в чью-то квартиру. Постойте, какая квартира? Я же видела вывеску...

Робко я стояла в дверях, созерцая зал. Где-то высоко-высоко, под самым потолком, тонула в полумраке большая люстра, похожая на некое бронзовое светило, зато мягко горели бра на стенах, усыпанные дождиком хрустальных подвесок. Граненое стекло празднично поблескивало и отбрасывало радужные пятнышки. На письменном столике и бюро светились маленькие лампы с зелеными абажурчиками.

Напротив дверей висело огромное зеркало, в котором отражался полутемный коридор, откуда я пришла, и длинная череда светильников, уходящая в бесконечность. Свет падал сверху, скрадывал морщины, аккуратно подтушевал тенями ресницы, глаза таинственно заблестели, отражая сияние хрусталя. Но... это же не я! Длинные волосы, гладко зачесанные назад, старинное платье черным колоколом, узенькая талия, затянутая в корсет, — послушай, зеркало, это не я! Это кто-то похожий смотрит сквозь тонкое стекло из зеркальной глубины, смотрит внимательно, глаза в глаза, как русалка со дна замерзшего озера. Голова закружилась, как будто я наклонилась над заледеневшей полыньей. Потом в глубине хрустального коридора что-то быстро промелькнуло... «Сегодня же полнолуние! Нельзя глядеться в зеркала», — прошептала я и поспешила прочь.

Вдоль стен стояли витрины с украшениями: заколки, серьги, браслеты, броши — все лежали в фирменных атласных футлярчиках. На пожелтевших шелковых крышечках были красиво напечатаны названия неизвестных торговых домов: на французском, немецком или на русском, с ятями. Именно эти хрупкие коробочки, такие беззащитные и трогательные, привлекли меня. Их, наверное, доставали и открывали только по великим праздникам, поэтому они пережили революцию и Гражданскую войну. А хранили они подарки, сделанные по особым случаям: на свадьбу, на рождение...

Особенно волшебными казались кузнечики и стрекозы — их было много, целая стайка. Они посверкивали сапфировыми глазками, настороженно следили за незваной гостьей, стараясь угадать, не выберу ли я кого-то из них. «Конечно, не выберу, — улыбнулась я. — Во-первых, невозможно даже представить, сколько вы стоите! Вон, у тебя бриллиантики на ножках, а у тебя — на крылышках, как росинки... Во-вторых, жаль разрушать такую необычную компанию. Кстати, почему вас так много? Вы что-то означаете или мода такая была?» Огромная стрекоза приподнялась и зыркнула на меня: у нее было золотое девичье тело и изящная головка, украшенная высокой прической. Но неуемная фантазия художника дополнила образ лапами грифона с нешуточными когтями.

— Ты так внимательно смотришь на нас, гостья! Мода, говоришь? О нет, все гораздо серьезнее! Мы сны о прошлом, о том, что не сбылось. Мы чьи-то мертвые надежды и мечты...

— Если вам когда-нибудь приснится кузнечик, это к большой опасности: за вами следят темные силы, — поддержал ее кузнечик с агатовыми глазами.