Записки офицера «СМЕРШа» - [28]

…В сенях стукнула дверь, и в комнату вошел офицер в кубанке и бурке, накинутой на плечи. Смуглый, с открытым приветливым лицом. Лихо козырнув Братенко-ву, подошел ко мне:

— Юрченко. Будем знакомы.

— Ну, вот и кстати, — сказал Братенков, — познакомься, этот товарищ приехал тебя сменить. Можешь собираться.

— Правда? Вот здорово-то, вот здорово! Добро пожаловать. Очень рад, очень!

Поговорив еще с полчаса, мы с Юрченко выехали верхом (опять верхом!) в деревню Долгие Лиски, где располагался полк. Теперь мой полк — 250-й Кубано-Черно-морский казачий кавалерийский…

Дорога в пять километров, после освоенных двадцати трех, показалась уже не столь страшной. На окраине деревни подъехали к большой хате.

— Ну вот и прибыли. Здесь и будете обитать.

Нас встретил пожилой казак, худощавый, среднего роста, с простым открытым лицом.

— Знакомьтесь, — Юрченко кивнул на казака, — мой ординарец и коновод Горбунов Николай Григорьевич. Очень рекомендую подружиться»

Тот внимательно посмотрел на меня. Взгляд его я оценил как заданный самому себе вопрос: «И что это за мальчишка к нам приехал?»

— Николай, а это новый начальник, смена моя. Ты уж люби и жалуй, будь добр. А теперь сообрази нам что-нибудь перекусить…

Как только Горбунов вышел из комнаты, Юрченко вполголоса проговорил:

— Познакомитесь поближе, узнаете его. Он только с виду хмурый.

— Товарищ начальник, — обратился Горбунов к Юрченко, быстро накрыв на стол, — а наш гость, да нет, я не то говорю — начальник, одет-то не так, не по-казачьи. А вам сегодня к командиру полка надо. Полагается представить товарища. Не в таком же виде…

— Ладно, дядя Коля, мы первым делом перекусим, а потом что-нибудь сообразим.

«Сообразил» Юрченко то, что через полчаса на мне был его мундир, брюки, на голове кубанка, на ногах хромовые сапоги.

— Это напрокат. А завтра дядя Коля организует и получишь все свое довольствие. Ну как, теперь ничего?

В моем письме родителям есть такие слова:

«Добрый день, мои дорогие старички. Ну, первым делом поздравляю моего дорогого папку с днем рождения. Ведь тебе уже 62 годика! Старичок мой родной, крепко-крепко целую тебя. Вы, конечно, спросите обо мне. Это ясно. Ну что же, напишу, что можно. Ничего общего с той частью, где я был все время, я теперь не имею. Теперь я казак. — Осваиваю лошадку, шашку и т. д. Если бы вы сейчас посмотрели на меня, то не узнали бы. Черная бурка, кубанка, френч, на сапогах шпоры, шашка на боку. В общем, только усов не хватает до полной формы…»

Господи, каким же я был тогда мальчишкой!

Так началась моя служба в кавалерии, в казачьем Ку-бано-Черноморском 250-м полку 11-й имени Морозова дивизии. Юридически я находился на службе в Особом отделе дивизии, а к полку был прикомандирован, ко^ мандовать мной здесь не могли, но фактически — фактически я, конечно, был таким же офицером, как и мои товарищи в штабе, в эскадронах, батареях полка. Что, из другого теста я был леплен, что ли? Так я всегда считал.

Оружие мое, кстати говоря, составлял пистолет «ТТ». Впоследствии я обзавелся трофейным «парабеллумом». Это был прекрасный пистолет. Умел я стрелять из автомата, из противотанкового ружья, из пушки-сорокапятки.

Командир полка майор Шаповалов в тот вечер не скажу что произвел какое-то впечатление, ничего особенного в его внешности не было, в краткой беседе ничего для себя интересного я не отметил.

Через пару дней, введя меня в курс дела, Юрченко уехал, а я остался, так сказать, «молодым специалистом». За плечами — полтора месяца курсов и второпях перечисленные уезжающим Юрченко обязанности…

Верховую езду я не только должен, обязан был освоить в совершенстве, как год назад я освоил винтовку. Кроме служебных обязанностей в этом была, конечно, и личная необходимость. Не мог же я, начав службу в кавалерии, считать весь лошадиный род своим ненавистным врагом.

Вечерами, а они в ноябре длинные, мы с Горбуновым, которого с его согласия я стал звать просто дядей Колей, выезжали за околицу села. Тренировался я с упорством. Но надо сказать, что поначалу было ох как нелегко! По наследству от Юрченко мне достался рослый, крепкий серый конь с кличкой, заставлявшей задуматься: Разбой. Так вот этот Разбой, помимо прочего, отличался весьма крупной и жесткой рысью. А это, прямо скажем, дополнительные трудности. Но успокаивал я себя, потирая определенные места, известным суворовским: «Тяжело в учении — легко в бою…»

Казаки в четырех эскадронах, двух артиллерийских батареях и одной минометной, специальных взводах и подразделениях учились боевому искусству, пока теоретически, и я потихоньку стал присматриваться к тем людям, вместе с которыми в недалеком будущем придется воевать.

Однажды вечером, после наших «манежных» занятий, устроив Разбоя и Тумбу, а Тумбой звали лошадку дяди Коли, в сарае и задав им овса — а я, помимо всего прочего, должен был не только уметь сидеть в седле, но и ухаживать за своей «материальной частью», — придя домой и с аппетитом поужинав, разговорились с дядей Колей.

— Так ты из Оренбурга? Наша дивизия там и формировалась?

— Там. Поэтому я и попал в наш полк. Здесь много моих земляков. Даже если бы военкомат не направил, сам бы попросился.