Записки офицера Красной армии - [12]

«Да, — решил я, — я первый донесу! Не опередишь меня, буржуйский холуй! Понесу ответственность за свою глупость и отсутствие большевистского характера!»

Отошёл я от умывальника и в спешке одеваюсь. А Липа тем временем кричит из коридора:

— Эй, командир, место освободилось. Прошу умываться и бриться.

— Спасибо, — говорю я. — Попозже.

А сам быстренько оделся, чтобы его опередить, и бегом на улицу. Когда свернул на шоссе, оглянулся и заметил, что Липа вышел из дома. Остановился я в стороне, у ограды, и думаю: «Теперь надо посмотреть, куда он пойдёт».

Вскоре Липа миновал меня и пошёл не в город, а по железнодорожным путям. Мне немного полегчало, к тому же я заметил на нём рабочий комбинезон и сумку с инструментом под мышкой.

«А может не донесёт?.. Может он в самом деле не помнит вчерашний разговор?.. Ведь выпил он раза в два больше моего!»

Пошёл я следом за ним. Недалеко находилась железнодорожная электростанция. Липа вошёл внутрь, а я же свернул с путей в сторону. Нашёл себе удобное место между штабелями шпал и там расположился. Думаю я: «Если через два часа не пойдёт в город, то наверное уже не донесёт. Кажется в самом деле забыл, о чём мы вчера за бутылкой разговаривали».

Но прождал я до полудня. Послышался гудок. Вскоре после этого Липа вышел из электростанции и через пути к дому направился. Наверное на обед пошёл. А я издали за ним иду, зашёл на наш двор и тихонько прошёл в свою комнату. Там лёг на кровать. От страха меня покинули все силы, прошибло потом и дрожь в ногах появилась. Спустя какое-то время проклятый Липа постучал ко мне. У меня даже сердце остановилось, но позволил войти. Липа вошёл со стаканом водки в руке.

— Вот, красный командир, это самое лучшее лекарство от головной боли. Клин… клином!

— Нет, — сказал я. — Не буду я пить. Ваша водка какая-то странная, ударяет по голове и память отшибает. Всё время пытаюсь вспомнить, о чём мы вчера разговаривали и ничего в голове не осталось. Может ты помнишь?

— А чего про это думать? От этого мозг опухнуть может. Да разве упомнит человек всё, о чём он по пьяни болтает?… Говорили обо всём и ни о чём.

— А ты не врёшь? — спросил я.

— Зачем мне врать?.. Или ты в самом деле повредился умом?.. На вот, выпей водки и станет лучше.

Мне стало легче. Я понял, что он не донесёт, потому что ничего не помнит о нашем реакционном разговоре. Выпил я водку, а потом уснул. Но совсем успокоил только через три дня. И твёрдо решил для себя — больше никогда ни с кем о политических делах разговаривать не буду. Никогда!

29 ноября 1939 года. Лида

Сегодня получил от Дуняшки письмо. Пишет она:

Любимый Мишечка!

Большое спасибо за твоё письмо и за фотографию. Не могу на неё налюбоваться. Трудно поверить своим глазами, что это на самом деле ты. Всё люди из нашего колхоза вечером, после работы, ко мне приходят и фотографию рассматривают, и тоже её все хвалят. Только не могут поверить, что те часы, что у тебя на руках и в карманах, настоящие. Но я верю тебе, орёл ты мой и герой, и я очень горжусь тобой.

Хотела и я тебе мою фотографию послать. С этой целью даже написала заявление в НКВД, чтобы разрешили мне на один день выехать в город сфотографироваться. Может и разрешат, хотя все говорят, что тут даже не слышали о таком. Но я приложила справку из колхоза о том, что выполняю по 150 процентов нормы и состою в комсомоле. Жаль, что у меня нет платья, а одна лишь очень старая телогрейка. Но председатель колхоза говорил нам, что колхоз наш был награждён за достижения в труде, так что наверное продадут немного материала на одежду. Ведь говорил он про это ещё в 1936 году. Наверное скоро дождёмся. Тогда я справлю себе красивое платье.

Намедни приезжали из НКВД и забрали семью Моргалова, которого выслали в лагерь за то, что он по пьянке говорил про войну с Германией. Я тебе уже писала про это. Ну, мы потом собрание созвали и послали благодарности властям за охрану нас от контрреволюционных элементов. Понятное дело, если Моргалов говорил, что будет война с Германией, то это мог слышать кто-то из его родни. Надо уничтожать этих фашистских гадов и английских агентов.

Я очень рада, что до вас дошли те эшелоны с надписями «ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ» и что у вас теперь нет недостатка с едой. Это очень приятно, что наше правительство так заботится о героической Красной Армии. Только я сильно боюсь, как бы те кровопийцы, поляки, тебя где-нибудь подло не убили или не отравили. Береги себя, дорогой, и будь осторожным.

Передаю поклоны от всей родни и крепко целую тебя.

Твоя до гроба, Дуня.

Прочитал я это письмо и сразу решил купить Дуне платье и сапоги. Пошёл я в город, но в магазинах уже почти ничего нет. Понятное дело, наши парни всё раскупили, а торговцы новый товар не заказывают и магазины позакрывали. Но кроме этого ещё много комиссионных магазинов, в которых немного подороже можно купить чего только душа пожелает. Тут здешние буржуи сдают свои вещи, когда им не хватает денег на жизнь. А для нас это очень выгодно и мы очень рады этому.

Значит, купил я для Дуни платье, но специально подешевле выбрал, всё равно весь колхоз обзавидуется. Купил также не новые сапоги, ну и белья пару штук, потому что помню — белья у неё вообще нет. А паненка, что в том магазине продавала, спросила меня: