Записки о России. XVI — начало XVII в. - [74]

[этих писем] вызвала немилость ко мне [со стороны императора], на что я не смею обращать внимание, но всякий честный и добрый человек посочувствует мне. Ибо я торжественно заявляю перед богом и вашим лордством, что все мои заботы направлены к всемерному и честному выполнению моего долга, без всяких стремлений к частным делам, что можно доказать и обнаружить вопреки подозрениям кого бы то ни было. Компания должна теперь еще больше, чем прежде, быть благодарной Королеве, так как всем известно, что хотя королевское достоинство ее Величества часто бывало больно задето грубыми злоупотреблениями, совершавшимися многими способами, однако ее Величество, милостиво заботясь о хорошем устройстве [Компании], не прекращает ее поддерживать. Благодаря ее Величеству они не платят пошлин, сборов и других налогов[479] в течение пяти лет. И далее, они должны понять, какую пользу принесли им письма ее Величества сейчас, так как лорд Борис Федорович выразил желание, чтобы агенты и факторы Компании убедились, что ради ее Королевского Величества он будет защищать и охранять их и ходатайствовать перед Императором за купцов ее Величества во всех случаях, готовый выяснить все их нужды; [он] обещает даровать им своевременное и быстрое правосудие, уплату из Императорской казны, дружеское обращение со стороны всех должностных лиц, [он обещает], что по отношению к ним не будет совершаться злоупотреблений; [они больше] не должны будут платить сборы, подати и другие налоги[480]. И немедленно будут выданы дарственные грамоты Императора им, а также всем властям, что прежние Императорские привилегии должны оставаться в силе и ради ее Величества с них не будут взиматься пошлины.

И если бы даже их положение было действительно в столь тяжелом состоянии, как изображают их жалобы, они [все равно] не могут не признавать, что улучшение положения исходит от ее Величества; ради этого же дела я, как она, надеюсь, признает, сделал все, что повелевал мой долг, хотя на мои неумелые старания могут косо взглянуть [люди], дурно расположенные, если такие есть среди [Компании]. И далее, я все еще сомневаюсь, что завершение всех дел будет точно соответствовать желаниям ее Величества и во всех отношениях удовлетворит ожидания Компании. Почтительно прощаюсь с вашим лордством и молю бога продлить дни вашей чести. Аминь. Сего 10 июня, 91-го, в городе Иёрослоуд[481], в России.

Всегда к услугам вашего лордства

всецело преданный, Дж. Горсей

Достопочтенному лорду Бэрли,

Лорду-Казначею Англии и т. д., передать.

Джером Горсей — лорду Бэрли

Достопочтенный лорд, считаю долгом выразить свое уважение. Как было угодно вашей милости, сообщаю, что после опаснейшего и утомительнейшего путешествия через Германию, Польшу, Литву и другие провинции я прибыл к Смоленску, императорской границе России, где был встречен от имени Императора. Сюда, после объявления о моем прибытии, его Величеству угодно было послать дворянина ко мне для благополучных проводов к Москве, где меня хорошо поместили и приняли не без приятности. Вскоре после предъявления письма ее Величества Королевы, Императору было угодно назначить высокого казначея Деменшу Ивановича Черемисинова (Demenshoy Yvanowich Cheremissen) с одним из секретарей его Величества Постником Дмитриевым (Posnyck Demetriov) и другими для разбора и слушания дел ее Величества и моего поручения. Они передали мне от лорда Бориса Федоровича (Lord Borris Fedorowiche), что [хотя] Андрей Шалкан (Andrew Shalkan), чиновник Императора и враг английской нации, плохо отзывался обо мне в своих речах, желательно, чтобы я не сомневался и не боялся ничего и смело выполнял то, что мне поручено. Затем я изложил дело ее Величества по пунктам, [предъявил] письма ее Величества Лорду Борису Федоровичу, рекомендацию от вас, досточтимых лордов — членов ее Величества досточтимого Государственного Совета к упомянутому Борису Федоровичу, — все это долго обсуждалось и рассматривалось. Упомянутый Андрей Шалкан, о ком шла речь в тех делах, [которые велись] ради любви его Величества и Бориса Федоровича к ее Величеству Королеве, и кто не только упоминался в письмах и пунктах ее Высочества, но также и в поручениях, изложенных мною теперь перед высокими назначенными мужами, [должен был] отвечать за такие дела, которые он считал хитроумно скрытыми навсегда от разоблачения. Тогда с единственной целью спасти задуманное, он умыслил самое непочтительное и ложное обвинение против писем ее Величества, сказав, что они неверно адресованы и не скреплены рукой и печатью Королевы. Это было высказано с таким убеждением, что на время оказалось большим препятствием для наших мероприятий. Вследствие этого его Величеству было угодно назначить мою встречу с Андреем Шалканом в присутствии других, где сначала, казалось, он получил поддержку в этой своей выдумке от патрона (the pattrone) прежних писем, но к концу, в ходе убедительных речей и [приведенных] доводов, его самонадеянность была поколеблена; тогда он стал настаивать на терминах и [говорил о] ссорах при дворе из-за нас, что в действительности было его собственной виной. В итоге на словах и внешне мы расстались дружески, обменялись рукопожатиями и взаимными объятиями. Затем он [вновь] стал говорить подобно тому, как Меркурий задул в свою дудку, но обнаружил лишь жало змеи.