Записки о Рейчел - [14]
Что бы именно там ни произошло, но Норман воспринял это всерьез. Когда «вечеринка с шампанским» подходила к концу, под давлением со стороны Дженни я пригласил Нормана в гостиничный бар. Полагаю, замысел сестры заключался в том, чтобы успокоить его, но я никогда не видел Нормана таким собранным, как в тот вечер. Помню, он рассказал мне, как накануне шотландка, заведующая его демонстрационным залом подержанных холодильников, отсасывала у него прямо в этом самом зале. Было очевидно, однако, что он упомянул этот случай исключительно с целью поддержать непринужденную беседу; это не было ни пустым бахвальством, ни панихидой по собственной добродетели. Он добавил, что не решился ее трахнуть, боясь подцепить триппер. Она болеет им так давно и так часто, что антибиотики на нее уже ни хрена не действуют.
Как только мы оказались у него дома, Норман начал входить в раж. Именитые друзья моих родителей пытались вести себя так, будто считали Нормана пьяным; тот факт, что Норман столь очевидно не был пьян, являлся основой всего представления. Он спрашивал престарелого доходягу-философа, как складывается его половая жизнь; он похлопывал плоскогрудую второсортную поэтессу по спине, что-то злостно шепча ей в ухо под перезвон сережек. За обедом он воздерживался от тщательно отобранного столового вина, раздобыв себе пол-литровую пивную кружку, которую наполнял чистым «Бенедиктином». Его голос перекрывал остальные звуки, как голос уличного торговца-кокни. Он заложил сервиетку (да-да, это называется сервиеткой) за воротник рубашки. Он опускал лицо в тарелку и всасывал суп, вытянув губы. Он рвал мясо голыми руками. Он опустошал целые тарелки маринованных огурчиков и орешков кешью, опрокидывая их в рот. Он пил кипящий кофе прямо из кофеварки, не моргнув глазом.
После обеда я погрузился во вращающуюся пустоту. И все-таки, лежа в туалете на полу, нежно сжимая унитаз в своих объятиях, я слышал устрашающие звуки голоса Нормана, пронзительные завывания, доносящиеся снизу. Думаете, это было что-нибудь особо непристойное, да? Между тем это было примерно следующее (я не мог разобрать слов, пока Норман не дошел до последнего, как мне показалось, куплета):
Постепенно замедляя:
Я мог расслышать звуки неуверенных аплодисментов. Но это был еще не конец. Норман продолжил:
Эту строфу из девяти строк он повторил пять раз. Затем раздалось шарканье и хлопанье дверей. Когда полчаса спустя я вышел, Норман был на площадке, терпеливо дожидаясь, пока освободится туалет. Он шагнул вперед и положил руки мне на плечи, будто хотел придать мне устойчивость.
— Твой отец уехал, так что я постелил тебе на диване.
Он вгляделся мне в лицо и вдруг, откинув голову, зашелся жутким, демоническим смехом.
«773-44-17».
— Алло, доброе утро. То есть я хотел сказать: добрый день. Могу я поговорить с Рейчел Ноес?
Тишина.
— Алло, Рейчел? Меня зовут Чарльз Хайвэй. Может, ты помнишь, мы встретились на вечеринке, которую ты давала в прошлом месяце. Потом, через несколько дней, мы…
— Да, я помню.
Я дал ей время, чтобы она смогла издать радостный вопль и сказать: «И хочу, чтобы ты знал, что я чертовски рада слышать твой голос».
— Отлично, — сказал я. — Чем сейчас занимаешься?
Как будто отвечая престарелому родственнику, она сообщила:
— Готовлюсь к экзамену.
— Какое фантастическое совпадение! Я готовлюсь в Оксфорд. Ты где?
— Бэйсуотер-роуд.
— НЕТ! Я тоже! А где именно?
— Со стороны Холланд-парк.
— О, ха, это правая сторона Бэйсуотер-роуд.
— Нет, она слева.
— Нет, нет, — я неловко фыркнул. — Я хотел сказать: правильная сторона. Верная сторона.
— Что?
Бросить трубку?
Нет. Не суетись.
— Э-э, послушай, не стоит об этом. Скажи, ты будешь там завтра? Отлично, тогда почему бы мне не подойти туда, когда вы закончите, то есть когда? В полпятого?… В четыре? Встретимся и, может, сходим куда-нибудь выпить чаю? — Последовала пауза. Под мышками у меня защипало. — Что ты на это скажешь?
В обычном случае я бы придумал какую-нибудь оговорку, чтобы облегчить ей отказ, что-нибудь вроде «если ты, конечно, не работаешь». Или назначил бы встречу на более удаленный день, чтобы она могла дать уклончивый ответ, сославшись на неопределенность планов. Но сейчас я хотел бить наверняка, ведь я столько над этим работал. И тогда она заговорила.
— Хорошо… Почему бы нет.
Почему бы нет. Она, наверное, захочет, чтобы я заплатил за ее чай.
— Понятия не имею, почему нет. Так ты будешь там в четыре?
— Да, и…
— Хорошо. Тогда до встречи. — Я швырнул трубку и остался стоять на месте, так и застыв в скрюченном положении. Интересно, как ей понравилась моя резкость? Если применить Закон Нормана, что бы я сам почувствовал после этого? Скорее всего, поставил бы неотесанного придурка на место.
Вторник, полдень. Я неподвижно лежу в ванне, как старый грязный аллигатор, — не моюсь, лишь отмокаю и строю планы.
Что я надену? Черные ботинки? Голубой в полоску костюм или черный вельветовый с такими трогательными кожаными заплатками на локтях? Какой образ я выберу? За те два раза, что я с ней виделся, я подверг себя нескольким глобальным личностным преобразованиям, оказавшись, наконец, где-то между немногословным и непроницаемым страдальцем и хитрым, словоохотливым, демоническим, насмешливо-циничным и ищущим смерти нигилистом. Остановиться на этом или попытаться создать новый образ?
Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением.
Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…Впервые на русском.
«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.
Знаменитый автор «Денег» и «Успеха», «Лондонских полей» и «Стрелы времени» снова вступает на набоковскую территорию: «Информация» — это комедия ошибок, скрещенная с трагедией мстителя; это, по мнению критиков, лучший роман о литературной зависти после «Бледного огня».Писатель-неудачник Ричард Талл мучительно завидует своему давнему приятелю Гвину Барри, чей роман «Амелиор» вдруг протаранил списки бестселлеров и превратил имя Гвина в международный бренд. По мере того как «Амелиор» завоевывает все новые рынки, а Гвин — почет и славу, зависть Ричарда переплавляется в качественно иное чувство.
«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново.Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу.
Молодой преуспевающий английский бизнесмен, занимающийся созданием рекламных роликов для товаров сомнительного свойства, получает заманчивое предложение — снять полнометражный фильм в США. Он прилетает в Нью-Йорк, и начинается полная неразбериха, в которой мелькают бесчисленные женщины, наркотики, спиртное. В этой — порой смешной, а порой опасной — круговерти герой остается до конца… пока не понимает, что его очень крупно «кинули».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.