Записки о революции - [695]

– Слабо, – говорил я Мартову, – сказать ему явно нечего. Нельзя убедить голыми просьбами…

А из залы раздавались вялые, но сердитые возгласы:

– Ладно!.. Слыхали!.. Восемь месяцев терпели! И снова выговаривали сквозь зевоту:

– Восемь месяцев слушаем… С кровопийцем с вашим, с Керенским… С провокатором!..

Дан пытался «идти навстречу»: он сознавался, что советская политика мира несколько затянула дело, и обещал идти впредь «другим, более ускоренным путем». Он ссылался на сегодняшнюю резолюцию Предпарламента, которую ЦИК обязательно проведет в жизнь. Затем он пугал голодом, предсказывал немедленное падение большевиков, переход власти к народной стихии, торжество контрреволюции… Напрасно! Из залы доносилось равнодушное:

– Поздно!.. Слыхали!..

Против Дана вышел Троцкий, который был поистине блестящ, но все же не пробудил большого энтузиазма в усталой аудитории. Позиция его на фоне попыток Дана поспеть за революцией была вполне прочной. Что такое, в самом деле, представляют собою эти новые открытия Предпарламента, хотя бы его резолюция на этот раз – не в пример другим меньшевистским резолюциям – была принята для того, чтобы обязательно провести ее в жизнь? Ведь это то основное и элементарное, что искони говорят большевики и что завтра же осуществит власть Советов. Эта власть – истинно народная. Это своя власть для каждого рабочего, крестьянина и солдата. Советы обновляют свой состав непрерывно. Они не могут оторваться от масс и всегда будут лучшими выразителями их воли. И напрасно пугают гражданской войной.

– Ее не будет, если вы не дрогнете, так как наши враги сразу капитулируют, и вы займете место, которое вам принадлежит по праву, место хозяина русской земли.

От имени меньшевиков Либер, обративший в Смольном лик налево, щедро сыпал булавочными иголками, но их не заметило собрание. Затем эсер Гендельман рассказывал о том, как накануне в Петропавловке из армии Троцкого ему кричали: «Как фамилия? Ага! Стало быть, жид!..»

Но в это время на эстраде замешательство. С корректурным листом в руке Дан вне себя от гнева снова бросается на ораторское место.

В Смольный только что явился метранпаж «Известий крестьянского ЦИК» и сообщил: в типографию явился небольшой отряд красноармейцев во главе с назначенным комиссаром в лице доблестного Бонч-Бруевича. Этот комиссар немедля принялся за цензуру «Известий» и, в частности, изъял одну статью, корректура которой находится в руках Дана.

Рассказ этот произвел удручающее впечатление не только на нас с Мартовым. На трибуну вышел член Военно-революционного комитета Сухарьков, который заявил, что комитет никого не уполномочивал цензуровать «Известия». Ретивость Бонч-Бруевича вновь смутила большевистских генералов. Напротив, серой массе это пришлось очень по вкусу.

– А ежли статья контрреволюционная? – полуобернувшись в нашу сторону, проворчала одна из серых фигур, сидевших в первом ряду.

Это было им по вкусу. Со дня рождения у этой массы не было иного средства воспитания, кроме царской нагайки. Народные недра ничего не знали, кроме нее. И все государство представлялось им с младенческих лет в образе урядника и околоточного. Теперь они сами становились государственной властью. Они уже входили в свою роль, а революция уже вкушала ее прелести.

В ночь на 25 октября, когда Временное правительство по халатности не было бескровно ликвидировано; когда повстанцы только что прозевали свой телефон и телеграфное агентство; когда еще существовала вся буржуазная пресса и могла завтра в миллионе экземпляров напечатать для столицы решительно все, что угодно, – в эту ночь в форме маленькой гадости в типографии «Известий» мы увидели прообраз будущего универсального, но совершенно бессмысленного насильничества большевистской власти. Это произвело удручающее впечатление.

Прения продолжались. На трибуну вышел Мартов. Его небольшая речь была никуда не годной. Меньшевики и интернационалисты «не противятся» (!) переходу власти к демократии. Но они протестуют против большевистских методов. А что они предлагают? Предлагают принять резолюцию, принятую сегодня Предпарламентом…

Далее, левый эсер Колегаев говорил о том, что одним большевикам власть вручить нельзя, так как за ними нет крестьянства: крестьянство идет за левыми эсерами и их Центральный Комитет уже собирает Всероссийский советский съезд крестьян… Нам, кстати сказать, не мешает запомнить это обстоятельство.

Дан в заключительном слове сорвал свою злобу и отчаяние; его угрозы и его пророчества сулили большевикам все египетские казни. А затем ЦИК была принята резолюция – последняя в его жизни и в истории советского правления меньшевиков и эсеров. Резолюция говорит, что вооруженные столкновения на улицах развязали бы руки хулиганам и погромщикам, привели бы к торжеству контрреволюции: обрекли бы на голод армию и столицу и подвергли бы Петербург опасности военного разгрома: поэтому рабочие и солдаты должны сохранять спокойствие. А для борьбы с выступлениями необходимо создание «Комитета общественного спасения» из представителей города, солдатских, профессиональных и партийных организаций. В то же время собрание констатирует, что движение имеет глубокие политические корни, поэтому оно обещает «со всей энергией продолжать борьбу за удовлетворение народных нужд, а в частности – за мир и землю».