Записки о цвете - [12]
119. Кому теперь я могу сообщить, чему эти люди не могут научиться? Разве не только тому, кто этому сам научился? Но разве я не могу сообщить кому-то, что такой-то не может научиться высшей математике, даже если первый также не владеет ею? И всё же: Разве тот, кто научился высшей математике, не знает более точно? Разве слово «шахматы» тот, кто научился этой игре, не понимает иначе, нежели тот, кто не смог? Что называют “описывать технику”»?
120. Или так: Имеют ли видящий нормально и дальтоник одно и то же понятие о дальтонизме? И всё же дальтоник понимает высказывание: «Я дальтоник», а также ему противоположное. Дальтоники не только не могут научиться использованию наших названий цветов, но они вообще не могут научиться использовать слово «дальтонизм», как его используют нормальные. Они всегда не могут, например, установить дальтонизм так, как могут нормальные.
121. И кому я могу описать всё то, чему мы, нормальные, можем научиться? Понимание описания также уже предполагает, что он чему-то научился.
122. Как могу я описать кому-то, как мы употребляем слово «завтра»? Я могу научить ему ребенка; но это не значит описать ему употребление. Но могу ли я описать практику людей, которые имеют, например, понятие ‘красновато-зеленого’, которым мы не владеем? -Всё-таки я в любом случае никого не могу научить такой практике.
123. Могу ли я тогда только сказать: «Эти люди вот это (скажем, коричневый) называют красновато-зеленым»? Не будет ли это всего лишь другим словом для чего-то такого, для чего у меня уже есть слово? Если у них действительно есть отличное от моего понятие, это должно быть видно из того, что я вообще не могу разобраться в их словоупотреблении.
124. Но всё-таки я всегда опять говорил, что можно вообразить наши понятия иными, чем они есть. Не является ли всё это бессмысленным?
125. Учение Гёте об образовании спектра не является недостаточно обоснованной теорией образования, оно, собственно, вообще не является теорией. С его помощью ничего нельзя предсказать. Оно скорее представляет собой неясную мыслительную схему того сорта, который мы находим в психологии Джеймса. Для учения о цвете Гёте нет experimentum с rue is. Тот, кто соглашается с Гёте, находит, что Гёте правильно распознал природу цвета. И ‘природа’ здесь - это не сумма опыта, который относится к цветам, но то, что [заключается] в понятии цвета.
126. Для Гёте ясно одно: Из тёмного нельзя составить светлое, - так же как из всё большего затенения не образуется свет. - Но это можно было бы выразить так: Если, например, сиреневый называют «красновато-беловатосиним» или коричневый называют «черновато-красновато-жёлтым», то белый ведь всё равно не называют «желтовато-красновато-зеленовато-синим» (или чем-то в этом роде). И этого не доказал также и Ньютон. Белый в этом смысле не является смесью цветов.
127. ‘Цвета’ не являются вещами, имеющими определенные свойства, так, чтобы сразу можно было искать или представлять цвета, которые мы ещё не знаем, или можно было представлять себе того, кто знает иные цвета, нежели мы. Вполне возможно, что при определенных обстоятельствах мы сказали бы, что люди знают цвета, которые не знаем мы, но нас не принуждают к такому выражению. Ибо не говорится, что мы должны рассматривать как удовлетворительный аналог нашим цветам, чтобы это можно было сказать. Это сходно с тем, как если говорят об инфракрасном ‘свете есть хорошее основание, делать так, но можно также объяснить это как злоупотребление. И похожее происходит с моим понятием: ‘иметь боль в теле другого’.
128. Прекрасно могло бы жить племя, состоящее исключительно из дальтоников; но могло бы оно развить все наши названия цветов и как их терминология соответствовала бы нашей? Как будет выглядеть их естественный язык?? Знаем ли мы? Может быть, у них будет три первичных цвета: синий, желтый и третий, занимающий место красного и зелёного? - Что если мы встретимся с таким племенем и захотим научиться их языку? Мы здесь сталкиваемся с известными затруднениями.
129. Разве не могут существовать люди, которые не понимают нашего способа выражения, что оранжевый - это красновато-желтый (и т.д.), и которые были бы склонны говорить приблизительно то, что оранжевый (например) встречается в реальном цветовом переходе от красного к жёлтому? И для них также легко может существовать красновато-зеленый. Следовательно, они не смогут ‘анализировать смешение цветов’ и не смогут научиться нашему употреблению Х-овато Y. (Подобно людям без абсолютного слуха.)
130. А как же быть с людьми, у которых есть только понятия формоцветов? Должен ли я о них сказать, что они не видят, что зеленый лист и зеленый стол, когда я указываю им на них, имеют один и тот же цвет, или же, что они имеют нечто одинаковое? Что если ‘не встречавшиеся им’ различной формы, но одного цвета предметы сравнивать друг с другом? Это сравнение, вследствие определённого окружения этих людей, для них не важно или важно только в исключительных случаях, поэтому не получается построение языковых приспособлений.
131. Языковая игра: Сообщи о более ярких или темных телах. - Но этой игре
Zettel – коллекция заметок Людвига Витгенштейна (1889–1951), написанных с 1929 по 1948 год и отобранных им лично в качестве наиболее значимых для его философии. Возможно, коллекция предназначалась для дальнейшей публикации или использования в других работах. Заметки касаются всех основных тем, занимавших Витгенштейна все эти годы и до самой смерти. Формулировки ключевых вопросов и варианты ответов – что такое язык, предложение, значение слова, языковые игры, повседневность, машина, боль, цвет, обучение употреблению слов и многое другое – даны в этом собрании заметок ясно настолько, насколько это вообще возможно для Витгенштейна, многогранно и не без литературного изящества.
Людвиг Йозеф Иоганн фон Витгенштейн (1889—1951) — гениальный британский философ австрийского происхождения, ученик и друг Бертрана Рассела, осуществивший целых две революции в западной философии ХХ века — на основе его работ были созданы, во-первых, теория логического позитивизма, а во-вторых — теория британской лингвистической философии, более известная как «философия обыденного языка».
Motto: и все что люди знают, а не просто восприняли слухом как шум, может быть высказано в трех словах. (Кюрнбергер).
В данном издании публикуются лекции и заметки Людвига Витгенштейна, явившиеся предварительными материалами для его «Философских исследований», одного из главных философских произведений XX века. «Голубая книга» представляет собой конспект лекций, прочитанных Витгенштейном студентам в Кембридже в 1933-34 гг. «Коричневая книга» была также надиктована философом его кембриджским ученикам. Именно здесь Витгенштейн пытается в популярной форме рассказать о ключевых для его поздней философии темах, а также дает подробный перечень и анализ языковых игр (в дальнейшем он не будет останавливаться на их детализации столь подробно).«Голубая и коричневая книги», классические тексты позднего Витгенштейна, дают нам возможность окунуться в необычный философский «поток сознания» и из первых рук узнать о размышлениях человека, который коренным образом изменил ход современной философии.
Что это значит — время после? Это время посткатастрофическое, т. е. время, которое останавливает все другие времена; и появляется то, что зовут иногда безвременьем. Время после мы связываем с двумя событиями, которые разбили европейскую историю XX века на фрагменты: это Освенцим и ГУЛАГ. Время после — следствие именно этих грандиозных европейских катастроф.
Замысел этой книги в том что, необходимо рассказать, в доходчивых для нового человека образах и понятиях, о спасительной истине, найденной автором в Евангелии и осуществлении Евангелия в подлинной Церкви святых.
«Последняя Вера» дает неожиданное объяснение природе человека, человеческих отношений и развитию человеческого общества в целом. Книга заставит читателя по-новому взглянуть на многие устоявшиеся представления об окружающем нас мире и пересмотреть отношение к общепринятым моральным принципам. В своих кратко и ясно выраженных объяснениях и доказательствах автор опирается на многочисленные примеры из окружающей нас с вами жизни, что делает книгу легкодоступнoй и увлекательной. www.thelastfaith.ru.
Из предисловия:Необходимость в книге, в которой давалось бы систематическое изложение исторического материализма, давно назрела. Такая книга нужна студентам и преподавателям высших учебных заведении, а также многочисленным кадрам советской интеллигенции, самостоятельно изучающим основы марксистско-ленинской философской науки.Предлагаемая читателю книга, написанная авторским коллективом Института философии Академии наук СССР, представляет собой попытку дать более или менее полное изложение основ исторического материализма.
В книге представлен результат совместного труда группы ученых из Беларуси, Болгарии, Германии, Италии, России, США, Украины и Узбекистана, предпринявших попытку разработать исследовательскую оптику, позволяющую анализировать реакцию представителя академического сообщества на слом эволюционного движения истории – «экзистенциальный жест» гуманитария в рушащемся мире. Судьбы представителей российского академического сообщества первой трети XX столетия представляют для такого исследования особый интерес.Каждый из описанных «кейсов» – реализация выбора конкретного человека в ситуации, когда нет ни рецептов, ни гарантий, ни даже готового способа интерпретации происходящего.Книга адресована историкам гуманитарной мысли, студентам и аспирантам философских, исторических и филологических факультетов.
В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни.