Записки о большевистской революции - [62]

Петроград. 13(26) янв.

Дорогой друг,

Шарль Дюма на меня зол. Почему?

Я пытался договориться для него о встрече с Лениным, который не пожелал открыть свои двери бывшему главе кабинета Жюля Геда^{106}, социал-патриоту (это здешний термин), клеветавшему на большевистских лидеров. Мне удалось устроить ему встречу с Троцким. Шарль Дюма назначил время этой встречи, не предупредив меня. Случай распорядился, однако, так, что войдя в кабинет Троцкого как обычно, то есть без стука, я вижу Шарля Дюма. У меня нет никаких причин уходить. Троцкий был бы озадачен необычайной таинственностью этого визита, тем более необъяснимой, что его посетитель — французский товарищ, мною же ему и представленный.

Дюма произносит большую речь, кстати интересную. Главным образом он излагает причины победы Антанты и справедливо подчеркивает эффективность американской помощи. Сидя напротив Троцкого, он распаляется, повышает голос, бьет кулаком по столу. Троцкий заметно нервничает. Он не произносит ни слова. Он читает, пишет, что-то рисует, явно показывая свое раздражение. Когда г. Дюма (так его называет Троцкий) закончил свою речь, он попросил разрешения задать Троцкому несколько вопросов.

Начинается такой диалог:

— Вы хотите задать мне вопросы. Но кого вы все-таки представляете? — спрашивает его Троцкий. — Французскую социалистическую партию?

— Нет.

— Французское правительство?

— Нет.

— Зачем вы сюда приехали?

— Я политик, который должен быть информированным, который хочет быть информированным и к чьему мнению (Дюма чуть позже будет настаивать на том, чтобы в коммюнике, составленном Троцким, была в полном виде включена его самохарактеристика) иногда прислушиваются.

— Я не буду отвечать на ваши вопросы.

— Это и есть политика открытости? — замечает Дюма.

— Вы русский гражданин? Нет. Вас делегировала какая-нибудь международная группа? Нет. Вступая на пост, я не брал обязательств давать интервью всем политическим деятелям, заезжающим в Петроград. Я отчитываюсь только перед теми, кто доверил мне мандат. К тому же почитайте газеты. Вы получите полную информацию о моей деятельности. Социал-патриотический тезис, который вы только что мне долго излагали и который я отлично знал, укрепляет меня в том намерении, которое у меня было: ничего вам не говорить. С другой стороны, сам факт, что вы добились у Клемансо паспорта, в котором он отказывает французским социалистам, свидетельствует о том, какое качество вашего социализма. Решительно, разве вы не представляете правительство? Вы не собираетесь передать мне или получить какое-то официальное сообщение?

— Нет.

Троцкий встает. Обмен несколькими банальностями, и все.

Шарль Дюма, похоже, оскорблен тем, что я присутствовал при этой неудачной и, безусловно, без всяких надежд на продолжение беседе. По сути, в этой беседе я ожидал от Дюма совсем иного. Я советовал ему представиться, а он имел на это право, как неофициальный представитель Министерства иностранных дел, и затронуть единственный заслуживающий сегодня внимания вопрос о сотрудничестве союзников с Советами.

Петроград. 15(28) янв.

Дорогой друг,

Румынскому посланнику г. Диаманди о том, что ему угрожает, я сообщил за несколько дней до его ареста. В таких же условиях мне удалось узнать, что он будет изгнан из страны. Сегодня утром ему было предписано покинуть Россию в течение дня. Г. Нуланс и сам Диаманди попросили меня днем похлопотать в Комиссариате по иностранным делам об отсрочке исполнения декрета. Я бы мог добиться отсрочки на день-два, если бы г. Диаманди некстати не решил в то же время послать в комиссариат полковника из своей миссии, которого я и встретил в приемной. Когда я входил в кабинет Залкинда^{107}, этот полковник мне сказал: «Я с вами!» тоном, не позволяющим мне оставить его в коридоре без риска, если мне ничего не удастся добиться, навлечь неприятные подозрения на человека, чья роль посредника делает его чуть-чуть подозрительным, но все же подозрительным для большевиков, и чья невероятная настойчивость в призывах к сотрудничеству с большевиками делает его чрезвычайно подозрительным для союзников.

Тем хуже для г. Диаманди. Моя беседа с Залкиндом вылилась лишь в обмен незначительными любезностями. Таким образом, мне удалось добиться отсрочки всего на несколько часов (румынская миссия должна будет уехать из Петрограда ночью) и предоставления выдворяемым специального состава. Последнее ценнее, чем первое. Учитывая осложняющуюся обстановку в Финляндии, о чем сегодня вечером у меня был в Смольном разговор, можно опасаться, что путешествие румын несколько затянется.

Поздравим заодно себя с этим первым выдворением дипломатов, за которым, может быть, последуют и другие. Положение союзнических послов становится все более трудным. Поскольку мы не решаемся признать правительство Советов и продолжаем действовать против него, почему бы не отозвать наших представителей и не заменить их дипломатическими, финансовыми, экономическими миссиями, возглавляемыми деловыми и активными людьми, которые могли бы действовать под свою собственную ответственность, не компрометируя свои правительства, и действовали бы эффективно среди тех политических деятелей, у которых г. Нуланс и его официальные помощники не имеют до сего времени никакого успеха?