Записки о большевистской революции - [38]

Относительно промышленности столь же грустные известия.

Шляпников^{70} и все те большевики, которые заняты неблагодарной задачей — реорганизацией экономики России, с горечью говорят о саботаже со стороны промышленников, банкиров и специалистов. Систематически отказывая в каком бы то ни было содействии (естественно, коль скоро они приняли большевистские принципы, преисполненные желания жить в согласии), они отдают Шляпникова на произвол хлещущей через край демагогии грубого, не обладающего культурой рабочего класса, у которого в основной массе есть только аппетиты. Заметим особо, что в России большинство рабочих в этот период войны являются рабочими неквалифицированными, случайными. Это крестьяне, которые вернутся к земле сразу же после подписания мира, они, стало быть, не заинтересованы лично и непосредственно в процветании своей промышленности, но стремятся лишь побольше заработать и накопить с помощью промышленника и завода небольшие сбережения, которые они надеются привезти с собой в деревню.

Я пытаюсь подвести промышленников и банкиров, тех, с которыми я вижусь, к более здравому пониманию общих интересов и убедить их не уезжать, — а многие на это настроены по причине невероятных трудностей и реальных опасностей, угрожающих их жизни.

По сути, их отъезд привел бы сегодня лишь к усилению анархии, а в будущем — помешал бы им вновь занять свое место, а стало быть, и вновь обрести свое влияние, французское влияние в России. В самом деле, осуществи они свои намерения, они были бы финансово уничтожены, а морально — дискредитированы, место их займут либо некомпетентные рабочие, которые очень быстро приведут промышленность к развалу, либо немцы, чьи агенты по-прежнему стараются осуществить такую замену.

Не подлежит никакому сомнению, что нашу антибольшевистскую деятельность горячо приветствуют те партии, которые стремятся отвоевать позиции у большевиков. Осмотрительно ли разыгрывать карту этих ослепленных злобой партий, озабоченных в первую очередь лишь тем, чтобы добиться своего политического триумфа, и готовых пожертвовать общими интересами России и Антанты, если такая жертва сможет привести их к власти?

Да, я по-прежнему считаю, что большевики все еще могут потерять власть. Я уже писал, что их власть может быть переходной и что любая катастрофа внутри страны — экономическая или политическая — способна смести их за несколько дней. Вопрос в другом — должны ли мы ждать их свержения (а это может случиться и через многие месяцы) для того, чтобы возобновить сотрудничество с Россией, учитывая, я повторяю, что преемники Троцкого, кем бы они ни были, не могут принять — по вопросу о войне — программу, существенно отличную от той, которой придерживаются большевики.

Троцкий говорил мне сегодня вечером, что его большая надежда на удачное завершение русско-немецких мирных переговоров зиждется на знании немецкой психологии, которое заставляет его сделать заключение, какое я уже сделал однажды в 1915 г. вместе с венскими друзьями.

Немцы, утверждает он, реалисты, люди дела, неспособные поддаваться чувствам. Они давно поняли, что войну им уже не выиграть. В сложившихся условиях международных экономических обменов Германия, страна преимущественно экспортирующая, заинтересована сохранить своих поставщиков и покупателей с большим покупательным и торговым потенциалом. Поскольку военное равновесие уже не может быть изменено в пользу одной из воюющих групп, немцы согласятся на мир, который может быть подписан до того, как истощатся их силы и силы их противников. Тем самым их минует угроза окончательного разрушения Европы, захвата наших рынков стремительно развивающимися странами Азии и, особенно, Америки, не затронутыми, а, наоборот, укрепленными войной.

Как говорил Норман Анжелл, война оказалась великой иллюзией. Немцы это поняли. Сегодня они готовы от этой иллюзии отказаться. Теперь очередь за союзными демократиями принять в ходе мирных переговоров все меры предосторожности — чтобы они привели к разоружению, и борьба между нациями отныне была бы ограничена промышленными проблемами, мирными сражениями за экономическое развитие.

Петроград. 21 нояб. (4 дек.)

Дорогой друг,

Сегодня под вечер я застал Троцкого в состоянии тихой ярости. Мне не было необходимости долго расспрашивать его, чтобы выяснить причины этого часто случающегося состояния, которое, я знаю по опыту, выльется в новую акцию против союзников. Только оскорбительные вымыслы, клевета способны вывести из себя этого горячего, но волевого человека. Так и есть, он протягивает мне статьи из газет, радиотелеграфированные Парижем, то есть, замечает он, удостоверенные французским правительством. Ленина и Троцкого называют в них предателями, бандитами, германскими агентами и недоумками. Троцкий говорит, что на худой конец он согласился бы на последний эпитет. Но он не собирается безропотно наблюдать за тем, как на него ежедневно обрушивают потоки грязи.

«Какая низость, — говорит он мне, — этот Клемансо, Клемансо Панамский, Клемансо, замешанный во множестве других грязных историй, этот Пуанкаре, который не один раз принимал под видом гонораров деньги за свою поддержку, оказываемую им крупным капиталистическим обществам, но не как адвокат, а как влиятельный член парламента. Это все те, кто превращают политику в ремесло, за счет которого они живут нагло и „жирно“, это все те, кто бессовестно и цинично клевещет или из-за нехватки смелости заставляет клеветать свою продажную прессу на наших товарищей-большевиков. Между тем им известно, что Ленин, я сам, все наши борцы не наживались на своих убеждениях, а страдали за них, что за них они шли в тюрьмы, в Сибирь, в ссылку, рисковали жизнью, сносили унижения и самые чудовищные лишения».