Записки о большевистской революции - [37]

Садулъ».

Посол, которому генерал показал эту депешу, отказался ее отправить, несмотря на то, что она написана как сугубо личное послание и под мою исключительно ответственность. Не слишком ли — запрещать французскому гражданину, даже если он офицер, связываться по телеграфу, предварительно поставив в известность представителей Франции, с министром, который его об этом просил, и с другом, депутатом, у которого есть серьезные основания для того, чтобы быть достаточно информированным о действительном положении в России? Неужели я не имею права писать о своих впечатлениях Лушеру и Аль-беру Тома, людям, достаточного уровня для того, чтобы их прочесть.

Я не раскрываю никаких секретов. Я их и не знаю. Исходя из фактов, с которыми все должны быть согласны, я прихожу к выводам, которые нравятся не всем.

С любопытством жду естественного продолжения этого запрета на депешу. Завтра, вероятно, мне запретят писать, говорить и, может быть, думать. Послезавтра меня попросят прекратить всякую связь со Смольным, где мое присутствие должно, очевидно, компрометировать интересы Франции. Однако, если бы я не информировал союзнические круги изо дня в день о действиях и намерениях большевиков и не оказал бы, с другой стороны, спасительного воздействия на Ленина и Троцкого, не обошлось бы без более крупных ошибок, и разрыв, вследствие готовившихся против нас репрессий, был бы уже фактом прошлого. Я не требую проявления благодарности, но умоляю чуть шире понять интересы Франции. Решительно, мне не могут простить того, что я оказался прав настолько, что в последние дни политика, следовать которой я призываю уже три недели, похоже, взята на вооружение теми, кто больше всего надо мной смеялся. Увы, эта политика требует энергии. А энергия, которую я не спутаю с упрямством, товар, который не продают на Французской набережной.

Петроград. 20 нояб. (3 дек.)

Дорогой друг,

Мы продолжаем отрицать, что земля вертится, то есть утверждать, что большевистского правительства не существует. Тем не менее за четыре недели этот миф принес — в самых разных сферах — чересчур реальные результаты, последствия которых мы можем, увы, ощутить уже сейчас или в ближайшем будущем. И они для нас катастрофические. Сотрудничеству, даже неофициальному и сдержанному, мы предпочитаем политику самую неприемлемую. Некоторые представители союзников не только отказываются вести переговоры с большевиками, но и поощряют к активному или пассивному сопротивлению различные политические фракции, гражданских и военных служащих, чиновников, промышленников, банкиров и т. д. Как нетрудно было предположить, эта восхитительная тактика приносит ужасающие результаты. Разумеется, ее конечная цель, которая состояла в том, чтобы за несколько дней свалить большевиков, не достигнута, и теперь мы сталкиваем Россию в политический и экономический хаос, из которого она уже не скоро выкарабкается. И высокопоставленные и мелкие русские чиновники прекрасно адаптируются к такого рода действиям, ведя открытые и «итальянские» забастовки, суть которых в бездействии.

С чувством удовлетворенной лени они саботируют государственные службы, разваливающиеся одна за другой. Дела стоят, вернее, идут все хуже и хуже. Армия, которая, казалось, достигла при Керенском максимальной степени разложения, теперь с каждым днем все больше «разжижается». Троцкий и Ленин, — по крайней мере они так мне сказали, — настроены решительно восстанавливать то, что они столь же мощно разрушали. Однако будучи несравненными специалистами в разрушении вообще и в антимилитаризме в частности, они, похоже, обладают меньшим талантом — во всяком случае меньшим опытом — в деле восстановления. Эти прирожденные разрушители прекрасно этот факт осознают и зовут к себе на помощь. Они постоянно повторяют, — я об этом много раз писал, — что в случае, если противник не примет революционные условия заключения мира, они прервут переговоры. Они понимают, что, если переговоры будут прерваны, придется возобновить военные действия и соответственно иметь армию. Они отдают себе отчет в том, что одного Крыленко^{69}, которого они ценят за его волевые качества при очевидной нехватке технических знаний, будет недостаточно для такой значительной задачи по реорганизации армии. Те же немногие русские офицеры, чья подготовка имеет какую-то ценность, были или убиты, или изгнаны из армии, или сами оставили военную службу, будучи законно недовольными царящей в армии анархией, или же осели в штабах с единственной целью саботировать их изнутри. Наша позиция может быть истолкована (что было бы, очевидно, неточно) так, что мы выступаем за саботаж против реорганизации. Во всяком случае, хотим мы того или нет, наш отказ вести переговоры и соответственно — сотрудничать вынуждает нас безвольно, с замиранием сердца наблюдать агонию России, которой мы как бы говорим: «Можешь тонуть. Мы и пальцем не пошевелим, чтобы тебя спасти».

Следует признать, что, по сути, действия на второстепенных направлениях, поддержка различных наций, очевидно, изначально неэффективны и обречены на провал, если предварительно не будет согласованности между нами и центральным органом, неизбежно большевистским, русским верховным командованием. Мне кажется, что военная миссия это понимает, но, будучи подчиненной посольству, действует в соответствии с получаемыми директивами.