Записки о большевистской революции - [17]

Вместо того чтобы препятствовать созданию с трудом намечающейся сегодня коалиции меньшевиков и большевиков, представители союзников должны, отказавшись от своих старых химер, позволить социалистическому блоку создать народное правительство. Вам, безусловно, небезызвестно, как глубоко меняются с приходом к власти самые горячие идеологи — после столкновения их с реальностью, осознания ими неминуемой ответственности. Прочитанное на свежую голову обращение к народам, как считают все те, кто на месте следит за политикой большевиков, значительно смягчает те демагогические заявления, которые именно до последнего времени и ставили в вину большевикам. Все меньшевики, по сути, готовы его подписать, и новая программа правительства должна, даже если большевиков из правительства исключат, содержать основные пункты этого обращения.

С другой стороны, предполагают, что Троцкий и Ленин, придя к власти, но находясь в окружении Чернова, Дана и некоторых пораженцев, очень скоро могли бы сделать те несколько шагов, которые еще отделяют их от возможного, то есть от реальности. Как бы там ни было, только они — и это главное — могут совершить эту революцию и при этом не вызвать гнева масс, которых они зовут к миру и которых только они смогут удержать на фронте.

Однако все эти умопостроения рассыпятся в прах, если обнаружится, как убеждают сведущие люди, что Троцкий и Ленин — предатели и держали у себя в кармане мирный договор, подготовленный вместе с немцами…

Как долго продержится большевистское правительство? Мы находимся в разгаре революции и, хотя об этом часто тоже забывают, на четвертом году войны. Грозит голод. На пороге зима. Вот те обстоятельства, которые очень быстро могут подорвать силы самых умелых политиков и еще быстрее — умных, но горячих и порывистых идеологов, как те, о которых я только что говорил. Однако, полагаю, что несколько месяцев, пусть даже несколько недель, относительного порядка накануне неизбежных анархии и реакции будут на пользу союзникам и России.

Петроград. 28 окт. (10 нояб.)

Дорогой друг,

Новостей по-прежнему изобилие. Керенский, утверждают, одержал сокрушительную победу в Царском Селе. Его войска будто бы на подступах к городу. Большая часть меньшевиков отказывается участвовать в большевистском правительстве, Их оппозиция становится активной, и похоже, что она — на радость официальным кругам, которые, по-моему, продолжают ничего не понимать в этой ситуации и добьются того, что к союзным державам усилится отношение недоверия и враждебности.

На улице вновь стреляют. Снова утверждают — так им хочется в это верить, — что Ленин и Троцкий бежали. Смольный, почти оставленный большевиками, якобы будут штурмовать войска Комитета общественного спасения. Ночью пошел в Смольный. Никаких сил Комитета общественного спасения не видно. Солдаты-большевики и красногвардейцы на своих постах. С трудом прохожу через 5 или 6 заслонов и еще вынужден 2 часа вести переговоры, несмотря на то, что у меня в Смольный постоянный пропуск. Пропускают, действительно, только членов Военно-революционного совета. Мое терпение вознаграждается. Вхожу в институт. Уже не чувствуется ни триумфа, ни беспокойства, — ожидание, напряжение и — должен признать — решимость. После вестибюльной сутолоки солдат, вооруженных товарищей с серьезными лицами, — длинные темные и пустые коридоры. Как жалко, что у меня нет ни времени, ни таланта, чтобы подробнее описать эту атмосферу! Четверо красногвардейцев с примкнутыми штыками окружают меня и ведут на третий этаж, где в полутемном зале сквозь сизый дым различаю безмолвно сидящих человек 30 солдат при оружии. Встречают меня холодно. Становится не по себе. В голове нелепая мысль, что меня взяли в качестве заложника. Через деревянную перегородку слышатся голоса. Открывается дверь. Подходит офицер, представляется: Крыленко, министр, вернее, народный комиссар по военным делам. Невысокий, живой, седеющий. Стальные глаза. Он заметно удивлен моему появлению, но идет звать Троцкого. Дверь соседней комнаты, откуда доносятся голоса, остается открытой. В глубине за столом из светлого дерева под маленькой лампой вполголоса беседуют несколько человек. Длинные волосы, усталые и воодушевленные лица…

Троцкий подходит ко мне, спокойный, по-товарищески любезный, насколько может быть любезным этот холодный, сугубо умственный человек, откровенно враждебный к антибольшевикам, которых, по его мнению, я здесь представляю. Я знаю, что он запрашивал обо мне сведения. Но так как я веду себя очень благоразумно с самого приезда сюда, я ничего не опасаюсь и, конечно, не в обиде на него. Мы беседуем пять минут в присутствии Крыленко. Как всегда очень спокойно и трезво Троцкий излагает мне ситуацию, по крайней мере, то, что он считает нужным мне сообщить. Я рассказываю ему о слухах про неудачу восстания и скором разгроме восставших. Он меня вежливо успокаивает. Ему известно о поражении в Царском Селе. У Керенского было четыре тысячи казаков, несколько артиллерийских подразделений: «25-го наши войска победили без боя. На радостях они решили, что могут теперь вообще отложить оружие в сторону. Вчерашний урок заставит их понять, что необходимо взять его в руки вновь. На всех участках фронта полки, целые дивизии предлагают сражаться на нашей стороне. Этой ночью продвижение Керенского на Петроград будет приостановлено красногвардейцами, отправленными сегодня вечером. Завтра его остановят артиллерией, ко-торую мы только что получили. Через несколько дней он будет окружен большевистскими войсками, двигающимися с Северного фронта, и принужден сдаться, бежать или погибнуть».