Записки о большевистской революции - [16]

На какие реальные силы обопрутся Керенский, Савинков, Каледин и т. д… чтобы убедить армию продолжать против ее желания то, что Людовик Нодо^{46} столь образно называет обезноживанием Европы? Речь идет уже не об отдельных проявлениях недовольства, неподчинения, подобных тем, что удалось подавить этой весной в некоторых французских частях. Все отмечают, что жажда скорейшего мира подорвала боевой дух почти во всех русских полках. Ни Савинков, ни Каледин не дадут армии того, чего ей не хватает, — новых разумных оснований продолжать войну. Они получат в свои руки армию, находящуюся в плачевном состоянии, в каком она была накануне восстания, да что там — в худшем. Ибо восстание состоялось. Оно обещало землю, пересмотр целей в войне, начало мирных переговоров.

Сколько пробудившихся надежд! Или завтрашнее правительство выполнит свои обещания и таким образом станет большевистским, или же оно их отметет, и вы представляете, в какую пропасть нового отчаяния погрузятся солдаты и какова будет реакция правительства? Расстрелы? Но скольких для этого придется расстрелять? И кто согласится расстреливать?

Я обещал высказывать свое мнение, как оно есть. И я высказываю вам его тем охотнее, что не являюсь здесь официальным корреспондентом, но просто свидетелем, который, к несчастью, вынужден заниматься отнюдь не любованием революцией. Вы в Париже получите другие доклады, подписанные более авторитетными и разбирающимися в российских делах людьми, чем я. Мое мнение к тому же столь антигосударственно и наивно, что возмущает или заставляет смеяться всех французов, которые хотя бы немного знают Россию.

Мне же не хочется смеяться, когда я вижу, как союзники нелепейшим образом разыгрывают битых тузов — таких, как Керенский, Савинков, Каледин и т. д., — у которых нет ни популярности, ни реальной силы. Мне кажется, что нужно не иметь никакого понятия о политике или даже просто здравого смысла, чтобы компрометировать себя, поддерживая этих людей, и не замечать, что они уже ничего собой не представляют и что за ними — лишь несколько богатых вдов, буржуа и функционеров. Лучшие силы интеллигенции, рабочие, солдаты отвернулись от них. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на размах движения левых сил, который различные социалистические фракции впрямую связывают с большевиками.

Сколько французов скомпрометировали себя здесь своим благосклонным отношением к Корнилову^{47}! Этот урок им не пошел впрок! Теперь те же роют пропасть между собой и подлинной русской демократией, потому что не понимают, что их кумиры пали и что, как бы они ни пытались поставить их на ноги, те не вырвут победу, которая рано или поздно должна достаться большевикам.

Я не большевик. Я вижу, сколь велико зло, принесенное России демагогической пропагандой большевиков. Я вижу даже, что можно было сделать и что не было сделано, чтобы отсрочить их выступление, разделить его, отвести его. Сегодня же большевизм — это факт. Я его констатирую. Он — сила, которой, на мой взгляд, никакая другая сила в России не может противостоять. Речь идет о том, чтобы выяснить, может ли эта сила быть использована на общие цели, преследуемые Антантой и революцией. Болезнь налицо. Она глубока и, без сомнений, неизлечима. Но, как и Верховный, бывший и, может быть, будущий военный министр, я думаю, что вирус большевиков может быть излечен большевиками же и ими одними.

«Армия, — говорил Верховский^{48}, — громко требует мира. Ее боеспособность поднимет только то правительство, которое активно проявит свое стремление к миру и решит, что если оно и продолжит войну, то только потому, что противник отказался от предложенного во всеуслышанье демократического мира».

Я уже писал вам, и не раз, что рассчитывать на возобновление активных военных действий на этом фронте — значит рисковать сильно разочароваться. Но большевистская партия, на мой взгляд, имеет больше возможностей заставить солдат сосредоточить все их усилия — если этой разложившейся армии все же придется сражаться, несмотря на то, что силы у нее на это не хватит.

Мне показывали в Смольном (не думайте, что меня там обратили в их веру) телеграммы с фронта, в которых военные комитеты заверяют, что если мир, предложенный большевиками, будет отклонен Германией, война должна продолжаться до победы.

Красивые слова, скажете вы. Тем не менее это единственная партия, которая сегодня может похвастаться такими решительными уверениями.

Резюмируя это длинное и бессвязное письмо, я заключаю, что с военной точки зрения, — единственной, с которой я могу рассматривать события, — уничтожение лидеров-большевиков не уничтожит большевизма и что сильная власть, сильная на самом деле лишь несколькими слабыми личностями, не сможет, следуя логике, улучшить моральный дух армии, который ему придется предварительно погасить.

Россия находится в состоянии революционной демократии. Огромное большинство в армии и, может быть, в массе рабочих и крестьян идет за большевиками. Это большинство должно, естественно, стремиться к осуществлению своих желаний. Опасно слишком его придерживать, и западные демократии покроют себя позором, если попытаются подавить это великое движение идеологов.