Записки о большевистской революции - [120]

Преклоняясь перед этим новым примером мужества, в котором никто не мог сомневаться, я считаю, если все именно так, что партия эсеров совершила ошибку, которая принесет пользу не революции, не Антанте, а, вне сомнения, только Германии.

Пока продолжаются дискуссии, выдвигаются все новые предположения, понемногу, под предлогом заседаний различных фракций, интернационалисты, большевики, все партии, кроме левых эсеров, вызываются из зала. Одновременно приглашаются участвовать в этих заседаниях делегаты этих партий, зрители из числа их сторонников. К восьми часам вечера в зале, не считая нескольких журналистов, остаются только делегаты левых эсеров и их сторонники.

Хочу выйти. Театр окружен красногвардейцами. Выходы охраняются. Мы — пленники.

Теперь говорят еще и о том, что в городе левые эсеры как будто бы подняли восстание. Ими уже захвачены несколько кварталов. Большевики проявили хладнокровие, замечательную быстроту в принятии решений, задержав в этом зале почти всех делегатов и большинство лидеров эсеров, в том числе и Спиридонову. Они завладели драгоценными заложниками и оставили эсеров без их самых самоотверженных агитаторов; Кам-ков и Карелин, вероятно, возглавили бы восстание.

Делегаты чувствуют, что они в руках безжалостного противника. Они понимают, что их положение серьезно. Им, без сомнения, придется расплачиваться за тех, кого сейчас здесь нет. В пустом на три четверти зале, который кажется темным при ярком свете люстр, царит трагическая тишина. Левые эсеры принимают решение организовать митинг. Они выбирают бюро, председательствует Спиридонова. Может быть, им уже вынесен приговор? Стоя, все как один, низкими голосами они поют похоронный марш, затем «Интернационал», потом другие революционные песни, пронзительно грустные. Вскоре, однако, эти молодые, готовые бороться, пылкие люди берут себя в руки. Их охватывает чуть нервное веселье. Ораторы произносят проникновенные или юмористические речи. Они инстинктивно избегают комментариев к событиям дня.

Проходит не один час. Оставшийся в зале знакомый большевик опасается, что его товарищи, если восстание эсеров приняло угрожающий характер, могут начать кровавые репрессии против делегатов. Он убеждает меня уйти. Когда эсеров будут арестовывать, мое качество французского офицера (представителя проклятого империализма) может навлечь на меня ненужную жестокость солдат. Около трех часов утра я последовал его совету. С трудом выхожу из театра, несмотря на то, что у меня пропуск, который незадолго до этого незаметно передал мне Аванесов^{138}, один из организаторов съезда.

На темных улицах ни одного прохожего. Патрули, автомобили с солдатами. Несколько выстрелов вдалеке. Тщетно пытаюсь попасть в гостиницу «Националь», где живут многие мои друзья-большевики. Охрана непреклонна. Мое упорство стоит мне угроз, которые не позволяют проявить настойчивость.

Мы на новом повороте революции.

Москва. 7 июля

Дорогой друг,

Совет Народных Комиссаров, как и следовало предполагать, в обращении к народу заклеймил левых эсеров, заявивших сегодня, что решение о покушении на Мирбаха было ими принято официально и исполнялось по приказу. В обращении указывается, что цель этого преступления состояла в том, чтобы втянуть Россию в войну против Германии. Утверждается, что убийцы являются агентами англо-французского империализма.

Уверен, что Совет ошибается. Уверен, что союзники не подготавливали восстание чехословаков, которому сегодня они, может быть, и рады, потому что оно раз-' вивается удачно, настолько удачно, что союзники вполне могут получить в результате поддержку своим интервенционистским планам; но они и не помышляли убивать Мирбаха.

Прежде всего, думаю, что ни один глава государства, ни один министр, ни один официальный деятель, как бы велика ни была его ненависть к неприятелю, не может посоветовать совершить убийство себе подобного. Подобные акции рискуют получить распространение и обернуться когда-нибудь против тех, кто их спровоцировал. Не стоит создавать прецедент против самого же себя.

Кроме того, любому думающему человеку ясно, что убийство Мирбаха должно быть выгодно Германии, и только ей. Было бы неосмотрительно со стороны союзников вдруг вручить противнику оружие, которым он, оказав давление на правительство Советов, сможет вырвать у того новую уступку.

Наконец, Троцкий не может не помнить о том, что в конце апреля я вручил ему в собственные руки, а также Дзержинскому записку, в которой достоверно предупреждал о том, что несколько монархистов с согласия посольства Германии подготавливают псевдопокушение на Мирбаха.

В этой записке я указывал, что после этой попытки покушения Германия потребовала бы для охраны своего посла охрану из 1000 прусских солдат: задача этого батальона, сформированного из унтер-офицеров и офицеров-инструкторов, заключалась бы в вербовке контрреволюционеров, сколачивании, формировании и вооружении соответствующих подразделений, с тем чтобы в нужный момент бросить их против правительства Советов, свергнуть его, создав дружественный Германии режим — и совершить это таким образом, чтобы участие Германии в этом сомнительном деле не было бы особенно заметным и она не скомпрометировала бы себя в глазах русского народа.