Записки о болгарских восстаниях - [9]

Мы остановились у больших ворот другого двора, под двумя ветвистыми ракитами, и пока раздумывали над тем, те ли это ворота, которые нам нужны, со двора послышался незнакомый женский голос: «Здесь!». Кто-то приоткрыл ворота и, когда мы вошли во двор, захлопнул их за нами. Молодой привратник в серой накидке оказался не каким-нибудь усатым молодцом, а восемнадцатилетней дочкою попа Грую, с вечера поджидавшей у ворот знатного гостя — Бенковского, о приходе которого ей уже сообщили.

По словам матушки попадьи и некоторых других лиц, отважная девушка забросила все свои девичьи дела с тех пор, как этой зимой сюда стали приходить апостолы. Целыми днями она делала бумажные фишеки[8] для своего отца, а ночью сторожила во дворе и впускала апостолов и других посланцев, часто навещавших попа Грую. Вот почему она отворила нам ворота прежде, чем мы успели постучаться.

Во дворе два разномастных пса встали на задние лапы, готовые вцепиться нам в горло, но предусмотрительная девушка еще с вечера посадила их на цепь.

Мы вошли в дом. Здесь никого не было, кроме матушки попадьи, которая чинила одежду у очага. Сам поп Грую ушел вместе с Бенковским в окрестные деревни. Попадья, конечно, не знала намерений Бенковского, но муж ее говорил, что вернется вечером, и она надеялась, что оба они скоро придут.

Стали говорить о том о сем, но я клевал носом у огня — ведь уже несколько дней подряд я шагал по дорогам и постоянно недосыпал. Как только псы принимались лаять, поповна выбегала во двор, чтобы открыть ворота гостям, но всякий раз возвращалась одна.

— Отец ее знаменоской назначит, — подшучивала над нею мать.

— Я захвачу в плен Ахмеда-агу[9], — заявила, краснея, эта болгарская амазонка и рассмеялась, закрыв лицо рукой.

Я, как двадцатипятилетний кавалер, конечно, не остался равнодушным к своей доблестной сопернице в повстанческих делах — сказал несколько любезностей, не входящих в программу моей обычной агитации; постарался объяснить, насколько это позволяла моя миссия, что лишь в силу необходимости напялил на себя родопские лохмотья: подкрутил ус и принялся стрелять глазами в поповну… Молодость!

И все-таки я заснул, хотя отнюдь не собирался спать. Слышал только как матушка попадья накрыла меня одеялом, бормоча себе под нос: «Весь вспотел; не простыл бы». Как долго я спал, что делалось вокруг меня, не знаю.

— Эй ты, вставай!.. Посмотрим, что за человек развалился в чужом доме, как хозяин! — услышал я во сне незнакомый голос и, открыв глаза, увидел, как пестрое одеяло отлетело в сторону, словно его ветром сдуло.

Еще не совсем проснувшись, я в ужасе вскочил на ноги, ошалев от того, что меня разбудили так грубо, но оторопел еще больше, когда увидел того, кто стоял передо мной. Это был незнакомый мне рослый мужчина в фиолетовом фесе, черном клеенчатом плаще, накинутом на плечи, и высоких сапогах; на груди его перекрещивались ремни, с которых свешивались два револьвера, кинжал, полевая сумка, бинокль… Словом, передо мной стоял такой человек, с которым шутки плохи. Но мало того! Из-за спины грозного человека, освещенные слабым светом лампочки, выглядывали усатые лица каких-то незнакомцев. Скажу тебе, читатель, что их было десять, а если ты скажешь, что — двадцать, так, пожалуй, не ошибешься. Все они были в черных, расшитых шнурами шароварах, за кушаки были засунуты по паре пистолетов и длинные ятаганы, и каждый держал в руке винтовку. Одни уже вошли в комнату, другие заглядывали в дверь; из-за спины высовывался то чей-нибудь ус, то необычайно широкая рукоятка ножа.

— Кто ты? Говори! — крикнул еще строже первый незнакомец и топнул ногой.

Я не мог догадаться, кто этот человек, которого сопровождает столько людей, и, сразу же растерявшись, не знал, что отвечать. «Должно быть, настал мой смертный час!» — сказал я себе и схватился за пояс, чтобы нащупать револьвер, о котором совсем было позабыл.

— Я прохожий!.. Работы ищу… — еле выговорил я.

— Что вы на него кричите? Ведь он ищет вас, — сказала матушка попадья, поняв мое душевное состояние.

Слава тебе, господи! Я пришел в себя и назвал свое имя.

— Так это ты? В таком случае можешь сесть, — проговорил незнакомец мягче. — Караулить дом! — приказал он, повернувшись к своим усатым товарищам. — Кофе, матушка! — крикнул он попадье таким тоном, как будто она лет девять служила у него в кухарках. — Ячменя коню, девушка! Довольно рот разевать, — обратился он к дочери попа Грую. — Выйди вон! — гаркнул он на моего проводника, как офицер на солдата, и только тогда сел против меня у огня.

Нет нужды объяснять читателям — они и так уже все поняли, — что незнакомец в фесе и клеенчатом плаще, накинутом на плечи, был не кто иной, как сам Георгий Бенковский; а люди, стоявшие у дверей и получившие от него приказ «на караул», — его телохранители и верные товарищи, набранные в Панагюриште, Мечке и Петриче.

Бенковский пришел, когда я спал. Еще во дворе он узнал, что его ждут два человека, и хотя их имена ничего не говорили ему, он был уверен, что это не враги. Я просил своего проводника разбудить меня, как только Бенковский явится, но проводник, странствовавший пешком целых десять дней, тоже не смог бороться со сладким сном.