Записки монархиста - [2]
- Донченко, комиссар Массандровского и Ливадийских имений… Ярый сторонник советской власти живет в Массандре.
- Социальное положение?
- Бывший фельдшер…
- Угробить, — бурчит Немирович…
Дальше…
- Бошко, бывший комиссар автомобильных сообщений. Социальное положение — шофер. Реквизировал все частные автомобили. В настоящее время агитирует против Добровольческой армии…
- Пока довольно… Предлагаю начать с Заленского, — говорит Мейер, — предлагаю, господа высказать, каждому свой план.
Наступило молчание. Первым заговорил Каракановский…
- Следить за его квартирой, когда выйдет он из нее следить за ним… На обратном пути, когда стемнеет, арестовать.
- Все согласны с планом Каракана? — переспрашивает Мейер.
- Все… только один вопрос, если завтра вечером он никуда не выйдет то, как, — отложить придется до послезавтра или идти на квартиру? — интересуется Римский-Корсаков…
- Нет, ждать следующего вечера, а сегодня предлагаю ликвидировать Иванова.
- Что это за личность? — интересуется Мейер.
- Бывший красноармеец живет в Аутке, у отца.
- Согласны? — спрашивает Мейер.
- Что за вопрос? — бурчит Накашидзе. — Надо Димку сюда… Алик, пойди приведи Димку…
Я встаю, подхожу к столику мадам Раввэ, целую ручку. Несколько комплиментов, а затем незаметно шёпотом передаю Димке…
- Слушай Дима, тебя все ждут, прощайся скорее.
- Разве есть что-нибудь? — спрашивает также тихо Крыштофович.
- Да.
- С икрой?
- Не знаю. Сегодня — нет. Завтра наверное…
Было начало двенадцатого, когда несколько фигур, все в резиновых плащах, с надвинутыми на глаза фуражками, безмолвно поднимались по Аутской…
Одни из них, высокий с накинутым на голову капюшоном, подходил к одному, нагонял другого и что-то передавал…
- Слушай, Эрик, ты с Димкой и Накашидхзе будете в оцеплении… Зорко следите, чтобы в то время, как мы будем стучаться в дверь и войдем в квартиру, он, сволочь, не почувствовал и не выскочил бы через какое-нибудь окно, — отдал приказание Немирович…
Вскоре, подошли к нужному месту. Все столпились у ворот невзрачного, двухэтажного домика. Дверь была открыта, и потихоньку все вошли во двор, за исключением Бореля, который стоял снаружи. В руке у него блестел маузер… Несколько фигур на ципочах взбирались по скрипучей лестнице. Вот и дверь
- Стучи, Вонсяцкий, — приказывает Немирович.
Раздается стук. Тишина… На второй стук за дверьми раздается шлепанье туфель и вопрос: " Кто там?"
- Свои, открывай!..
Дверь открывается, и нашим взорам предстоит пожилой мужчина в нижнем белье.
- Что угодно?
- Здесь живет Иванов?
- Я самый, что прикажете?
- Ах это, значит, ты! Где твой сын?
- Сын, сын мой, — растерялся старик.
- Ну, да сын, а не дочь, — восклицает Мейер…
- Его сейчас нет.
- Да где же он?
- Где-нибудь гуляет. Скоро должен вернуться. Не знаю, почему, до сих пор его ещё нет.
В трёх маленьких коморках ютилась вся семья Ивановых. Все спали: на двух кроватях по двое детей. Все девочки. Одной, старшей, — лет 14… Не было только старшего сына, который был виновен в том, что участвовал в расстрелах офицеров в Севастополе, а позже служил в красной армии.
- Что вам от него нужно, — с волнением спрашивает отец.
- Что нужно? — отвечает Мейер — тебе нет никакого дела! Ложись-ка спать, а мы его подождем… Плохо ты смотрел за ним.
В это время мать пала перед Немировичем на колени и стала говорить, что сын ни в чем не виновен.
- Передайте Борелю, Димке и Бичо, чтобы они спрятались во дворе, в сарай. Могут спугнуть зверька, — беспокоится Каракановский.
Все попрятались, а мы расселись по стульям и стали ждать.
- А скажи дед, откуда у тебя в доме вот этот кортик? Сынка? Ну, хорошо, — мы узнаем, — откуда он у него…
Спустя минут сорок поднимается по лестнице какая-то фигура и входит в кухню. Увидев нас, останавливается, пятится назад, но вдруг чувствует, что чья-то сильная рука опускается ему на плечо и чьи-то свирепые глаза останавливаются на нем…
- Что, товарищ? Не узнаешь? Позабыл? Я тот, кого расстрелять не удалось! А этот кортик, помнишь чей?
Опешивший Иванов не может выговорить ни слова.
- Ну, прощайся со своими.
Через несколько минут, мы, все быстрым ходом спускались к Ливадии. Подошли к воротам.
- Кто спустится к морю — спрашиваю я.
- Если хочешь, вали ты с Бичо…
- Хорошо…
Подошли к тому месту, где тропинка ведет к самому морю.
- Мы пойдем переодеваться, а вы скорее: мы вас будем ждать.
Я иду впереди, за мной он, а дальше Накашидзе…
- Товарищи, вы меня куда ведете, — жалобным голосом спрашивает красноармеец.
- Какие мы тебе товарищи, скотина!
- Ваше Высокоблагородие, — взмолился краснокожий…
- Ступай вперед, собака… и пикни мне хоть слово, — пригрозил маузером Бичо…
Шум моря был слышан все сильнее и сильнее. Сегодня море особенно неспокойно. Громадными волнами оно налетает на обрывистый берег, разбивается и уходит белой пеной назад, чтобы с новой силой бросится на него. Оно беспокойно, как будто чувствует, что сегодня в подарок получит человека…
Вот и берег. Широкий пляж, выстланный ровненькими, кругленькими камешками. К самым нашим ногам подходят пенистые язычки, как бы требуя скорее свою жертву… Накашидзе остановился и подал мне знак, но я его остановил:
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.