Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш - [7]

– Что их читать, – говорят мне. – Им приходилось прикладывать совместные усилия и трудиться втроем, чтобы разгадать загадку любого нашумевшего преступления.

И тут же приводят в пример дело Месторино, которое недавно наделало так много шума.

Однако я могу сказать, что и сам участвовал в этом процессе, потому что дело подобного масштаба требует совместной работы всех полицейских служб. Что же касается финального допроса, знаменитого допроса, длящегося двадцать восемь часов, допроса, который сейчас так любят припоминать, – то нас в нем участвовало даже не четверо, а, по крайней мере, шестеро человек, последовательно сменявших друг друга, и каждый из нас задавал одни и те же вопросы, формулируя их самым невероятным образом, и каждый раз одерживая пусть крошечную, но победу.

После работы в подобных условиях было трудно определить, кто из нас и в какой момент сумел нажать на нужный рычаг, запустивший весь процесс, который привел к столь необходимому признанию.

Впрочем, я спешу заявить, что название «Мемуары» выбрано не мной. Мы перебрали множество слов и попросту не нашли ничего более подходящего.

Тем же образом дела обстоят и с подзаголовками (я увидел их лишь в гранках) – кажется, именно так называются фразы, открывающие очередную главу книги. Издатель попросил у меня разрешения добавить их задним числом, как он тактично выразился, «по типографским причинам», но в действительности, я думаю, это было сделано для того, чтобы слегка оживить мой текст.

Среди множества обязанностей, лежащих на моих плечах на набережной Орфевр, вероятно, с наибольшей серьезностью я относился к составлению рапортов. Быть может, это как-то связано с наследственным пристрастием к точности и скрупулезности, которое я перенял от отца?

Я часто слышал шутку, ставшую почти классикой:

– В отчетах Мегрэ главное место отводится скобкам.

Вероятно, это потому, что я вечно стремлюсь объяснить все и вся, ведь даже самая маленькая деталь не кажется мне ни простой, ни никчемной.

Если вы ждете от этих мемуаров рассказа о делах, которые мне приходилось распутывать на протяжении всей моей карьеры, то, боюсь, я разочарую почтенную публику.

За те полвека, что я прослужил в полиции, вряд ли наберется более двадцати действительно сенсационных дел, и я уже упоминал о некоторых из них: дело Бонно, дело Месторино, еще дело Ландрю, дело Саррэ и несколько других.

И мои коллеги, а в некоторых случаях мои бывшие начальники, не раз подробно рассказывали о них.

Что касается других расследований, запутанных и интересных, но не попавших на страницы газет, то Сименон взял на себя труд описать их.

И тут я подхожу к главному, к тому, что я пытался донести до читателя с того самого момента, как взялся за эти записки, то есть хочу объяснить подлинные мотивы, заставившие меня засесть за мемуары, которые на самом деле не являются мемуарами – и лучше, чем когда-либо, понимаю, что не знаю, как все это выразить.

Некогда я прочитал в газете, что Анатоль Франс, который, судя по всему, был человеком большого ума и всегда умело использовал иронию, позировал художнику Ван Донгену, а когда портрет был закончен, не только отказался забрать его, но и запретил мастеру показывать его публике.

Приблизительно в то же время знаменитая актриса затеяла сенсационный процесс против карикатуриста, который настолько исказил ее черты, что дама сочла это оскорбительным и наносящим ущерб ее карьере.

Я – не академик и не звезда сцены. И не думаю, что я наделен чрезмерной обидчивостью. За все годы службы я не направил ни одного опровержения в газеты, которые не скупились на критику, рассказывая о моих расследованиях, поступках или методах ведения дел.

Конечно, в наши дни отнюдь не все заказывают свои портреты художникам, но почти каждый, в той или иной ситуации, сталкивался с фотографами. И могу предположить, что каждый отлично помнит тот дискомфорт, который он испытывал, глядя на свое собственное изображение, страдающее некоторой неточностью.

Вы понимаете, что я хочу сказать? Мне немного неловко, что я так настаиваю на этом. Я знаю, что коснулся весьма важной и очень личной темы, а также, что редко со мной случается, боюсь показаться смешным и нелепым.

Я полагаю, что не обратил бы никакого внимания, если бы автор наделил меня чертами характера, совершенно не похожими на мои собственные, даже если бы прибегнул к откровенной клевете.

Но я вновь возвращаюсь к сравнению с фотографией. Объектив фотоаппарата не допускает полного несоответствия. Изображение отличается, но не существенно. И если вам зададут прямой вопрос, вы частенько не сможете указать пальцем на ту или иную деталь, которая вас покоробила, объяснить толком, что не принадлежит вам, что вы не признаете своим.

Итак! В течение долгих лет именно такое чувство я испытывал из-за сименоновского Мегрэ; каждый день я видел, как он жил, вырастал рядом со мной, пока дело не дошло до того, что одни совершенно искренне интересовались, не копирую ли я привычки литературного героя, а другие – действительно ли я ношу фамилию своего отца или же позаимствовал ее из романа.

С грехом пополам я пытался объяснить, что сначала все казалось мне вполне невинным, что эта игра не должна была привести ни к каким серьезным последствиям.