Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш - [126]

Несколько дней спустя он написал мне, что приезжает во Францию и ему потребуются мои услуги.

Я отправился в Брюссель и принялся ждать его там. Залез в вагон с другой стороны и прятался за чемоданами до тех пор, пока не увидел, как он встает со своего места, чтобы пойти в туалет. Там я оказался раньше его.

Я убил его! Перед этим выпил литр бельгийского джина. Самым сложным было раздеть его и натянуть мою одежду…

Он пил с такой жадностью, какой Мегрэ в жизни не видывал.

– Во время вашей первой встречи в «Маджестике» Мортимер что-то заподозрил?

– Думаю, да. Но это было смутное подозрение. В тот момент меня занимала только одна мысль: увидеть Берту.

Я хотел ей во всем признаться. Не то чтобы я испытывал угрызения совести, просто был неспособен воспользоваться своим преступлением. В чемодане Петерса была одежда на все случаи жизни. Я нарядился бродягой, как делаю это обычно, и вышел из отеля через черный ход. Я почувствовал, что Мортимер следит за мной, и два часа пытался от него оторваться.

Затем я поймал машину и приехал в Фекам.

Берта ничего не понимала. А я, оказавшись перед ней и отвечая на ее вопросы, растерял всю свою решимость!

Потом появились вы… Я увидел вас в окно и сказал Берте, что меня преследуют за кражу, и попросил меня спрятать.

Когда вы ушли, она сказала мне:

«А теперь уходите! Вы позорите дом своего брата».

Замечательно! Она это сказала! И я ушел! И мы с вами вернулись в Париж…

Я вновь пришел к Анне. Разумеется, она закатила мне сцену! Со слезами! В полночь явился Мортимер, на этот раз обо всем окончательно догадавшись и угрожая мне расправой, если я по-настоящему не займу место Петерса.

Для него это было крайне важно. Петерс был единственным связующим звеном между ним и бандами. Без него он не имел над ними власти.

Снова «Маджестик». И опять вы! Я услышал об убитом инспекторе. Заметил, как вы напряжены под своим пиджаком…

Вы представить себе не можете, какое отвращение к жизни я испытывал!

При мысли, что мне вечно придется играть роль своего брата…

Помните небольшой бар? И фотографию, которую вы выронили?

Когда Мортимер заявился в наш отель, Анне это не понравилось. Она чувствовала, что ничего хорошего ей это не принесет, понимая, что моя новая роль отдалит меня от нее.

Вечером в своем номере в «Маджестике» я обнаружил сверток и письмо.

– Серый мужской костюм и записку Анны, где она сообщала, что намерена убить Мортимера, и назначала вам где-то встречу.

От дыма воздух стал гуще, в комнате заметно потеплело. Очертания предметов расплывались в темноте.

– Вы приехали сюда, чтобы убить Берту, – отчетливо произнес Мегрэ.

Его собеседник по-прежнему пил. Прежде чем ответить, он допил свой стакан, держась рукой за камин:

– Чтобы покончить со всеми разом! И с собой! Мне так все опостылело… Оставалась только одна мысль, из категории тех, которые мой брат называл русскими: умереть вместе с Бертой, в объятиях друг друга.

Он добавил изменившимся голосом:

– Как это глупо! Нужно выпить литр спиртного, чтобы додуматься до такого. Под дверями стоял полицейский. Я протрезвел. Стал бродить вокруг… Сегодня утром я передал служанке записку, где назначал Берте свидание на молу, подчеркнув, что, если она не принесет мне немного денег, я пропал… Подло, правда? Она пришла.

Внезапно, положив локти на мраморную поверхность камина, он разразился рыданиями, но плакал не как мужчина, а как ребенок, бормоча сквозь икоту:

– Мне не хватило смелости! Мы стояли в темноте. Море шумело. И растущее беспокойство на ее лице… Я все ей рассказал. Все! И об убийстве, и о переодевании в тесном туалете… Потом, когда вид у нее стал совсем обезумевший, я стал клясться, что все это неправда. Нет, не убийство! А то, что Петерс был негодяем… Я выкрикнул, что придумал все это, чтобы отомстить. Она как будто поверила… В такое всегда хочется верить. Она уронила на землю сумочку, в которой принесла мне деньги. Она сказала мне… Нет! Она ничего не смогла сказать.

Латыш поднял голову, повернул к Мегрэ искаженное гримасой лицо, попытался было пойти, но пошатнулся и снова ухватился рукой за камин.

– Подайте-ка мне бутылку!

В этой фразе сквозили нотки сентиментальности, скрываемой за грубостью.

– Послушайте… Дайте мне на секунду ту фотографию. Вы знаете какую.

Мегрэ достал из кармана портрет Берты. И это был единственный раз, когда он ошибся, решив, что сейчас все мысли Ганса заняты молодой женщиной.

– Нет. Другую.

Он говорил о снимке, запечатлевшем двух мальчишек в расшитых матросских воротничках!

Латыш уставился на фотографию как завороженный. Комиссар смотрел на нее вверх ногами, но все равно видел, насколько был восхищен братом более светловолосый из парнишек.

– Они унесли мой револьвер вместе с костюмом, – внезапно тусклым голосом произнес Ганс, оглядываясь вокруг.

Лицо Мегрэ побагровело. Он неловко показал в сторону кровати, где лежал его собственный револьвер.

И тогда Латыш оторвался от камина. Он больше не шатался. Должно быть, он собрал в кулак все свои силы.

Он прошел всего в метре от комиссара. Они оба были в халатах. И выпили вместе не одну бутылку рома.

Стулья еще стояли напротив друг друга, придвинутые к маленькой печке.