Записки майора Томпсона - [80]
И наконец, моя полная непригодность к долгому стоянию. Я никогда не смогу, держа в руках стакан и сандвич, чувствовать себя непринужденно, улыбаться, острить, быстро переносить тяжесть своего тела с ноги на ногу и, завладев вниманием нескольких собеседников, разглагольствовать о Пикассо, о додекафонической музыке, летающих тарелках и лейкемии. Как ярмарочный паяц, я лишь стараюсь сохранить равновесие и уловить в этом оглушительном шуме смысл того, что мне кричит мой собеседник. Но если говорить откровенно, я в такой же степени непригоден и к длительному сидению на обедах, во время которых через определенные интервалы нужно раскачиваться справа налево. Эти раскачивания справа налево и обратно, искусное балансирование беседой между двумя дамами, перемежающейся изысканными блюдами, являются для меня изнурительной светской акробатикой. Во-первых, надо найти тему для разговора. Самое мучительное — это старт: первая фраза. Обычно я лишь с трудом могу выдавить из себя: «Вы часто выезжали последнее время?..», «Видели ли вы балетную труппу Маркиза?..», «Как нам не везет с погодой», но это представляется мне таким ненужным и бессмысленным, что я предпочитаю молчать. В этом моя ошибка. Пока я раздумываю, у меня окончательно пропадает всякое желание вступить в разговор, я начинаю жалеть, что упустил время. Мое собственное молчание парализует меня. Я впадаю в оцепенение. Моих дам тем временем уже вовлекли в беседу их ближайшие соседи, и я остаюсь наедине со своей тарелкой.
Иногда я набираюсь храбрости и через силу бормочу несколько нелепых слов, которых едва хватает, чтобы разбить лед молчания. И тогда, позабыв о законах светской эквилибристики, я всеми силами стараюсь не нарушить контакта с той из соседок, с которой я отважился заговорить, хотя и терзаюсь угрызениями совести из-за того, что приходится игнорировать другую. Мне и без того не по себе, но от сознания, что я заставляю скучать свою даму, тоска моя еще больше возрастает. Надо сказать, что позабытая мной соседка не всегда остается пассивной. Однажды меня призвала к порядку дама, которая, хоть я и видел ее впервые, действовала весьма решительно. Так как я, на ее взгляд, уделял слишком много внимания своей соседке слева, она вдруг спросила меня:
— Скажите, дорогой мсье Бло, а вам знакомы правила правостороннего движения?
Я бы дорого дал, чтобы избежать подобных сцен! Но Тереза ненасытна.
— Если бы я послушалась тебя, — не уступает она, — мы бы никогда нигде не бывали и никого бы не принимали у себя!
Не спорю. Меня это вполне устроило бы. Я в одинаковой степени не люблю званые обеды как у других, так и у себя. Но, как говорит Тереза, «надо у себя принимать». И мы приглашаем к себе скучать людей, у которых сами скучали месяц назад.
Глава XI
Королевство снобов
Мне и самому хотелось бы оправдать надежды Терезы. Но я глубоко убежден, что, проявив даже максимум доброй воли, я не стану своим среди этих баловней судьбы. Подобное ощущение чужеродности я испытываю в первую очередь потому, что говорю с ними на разных языках. Недавно я лишний раз убедился в этом: в гостиной разговор шел о том, кто как проводит уик-энд, и вдруг один господин, повернувшись ко мне, спросил:
— Ну, а вам, мсье Бло, случается травить?
Вопрос меня весьма озадачил, неужели я похож на отравителя? Оказалось, речь шла об охоте на зайца. Видимо, мой собеседник принял мое продолжительное молчание за отрицательный ответ и, не дав мне времени что-нибудь сказать, заключил:
— Значит, вы гольфуете!
А поскольку я не занимался ни тем ни другим, я почувствовал себя полным ничтожеством рядом с этим господином, который явно недоумевал, на что же в таком случае я убиваю свои воскресенья.
Нет… определенно, если хорошенько вдуматься, у меня нет никаких данных, чтобы войти в королевство снобов. Ни их лексикона, ни манер, ни жестов, ни этого отсутствующего вида.
Мне недостает самых существенных качеств. Мол страсть классифицировать и мой уже довольно солидный опыт позволяют мне здесь перечислить эти черты.
1) Пресыщенный вид
Больше всего меня поражает выражение скуки, написанное на физиономиях «приличных людей». Может быть, угрюмость их объясняется тем, что у них есть все, кроме птичьего молока? А может быть, это постное выражение лица — признак хорошего тона? Право, не знаю, но чаще всего вид у них недовольный. И чем фешенебельней место, где они находятся, тем мрачнее они кажутся. Если же там оказывается слишком мало людей, созданных по их образу и подобию — сидящих с вытянутыми лицами, как на поминках, — они начинают жаловаться, что общество здесь не то. Меня всегда приводят в замешательство эти господа, которые развлекаются со скучающей миной. Убежден, что я лично при всем желании не смогу казаться унылым, если мне весело, и не сумею сохранять на своем лице вечную гримасу отвращения.
В ресторанах, во всяком случае в тех роскошных ресторанах, бывать в которых считается хорошим тоном, вид у них все такой же мрачный, словно их утомляет уже сама мысль, что надо заказать себе дыню (но если она действительно сладкая!) или же форель под соусом (главное — проследите, чтобы к ней никто не притрагивался).
