Записки Курта Фалькенхорста - [3]

— Я могу узнать, что в них?

— Разумеется. Здесь — самый подробный отчет о происходившем на Восточном Фронте за последние два месяца. Я уверен, что от фюрера это утаивают, иначе мы бы давно остановили этих русских!.. У вас еще есть вопросы?

Я кивнул:

— Да, только не совсем об этом. Если у меня ничего не получится… по какой-то причине, что вы будете делать?

Шернер нахмурился и встал из-за стола. На минуту его глаза замерли на мне, точно он видел меня впервые, а затем генерал-полковник вермахта ответил:

— Что я буду делать? Я встану со своими солдатами на последнем рубеже обороны, на котором меня застанет известие о вашей неудаче, и погибну, защищая Германию!

— Значит, вы не верите в победу?

— В текущей ситуации — нет. Но фюрер найдет способ изменить положение в нашу пользу, если будет знать, что происходит на самом деле. Ступайте, Курт. Удачи вам! Завтра утром вы отправляетесь в путь.

Я крепко пожал протянутую мне Шернером руку. Неожиданно мне пришло в голову, что я никогда больше не увижу этого храброго и так наивно, по-детски, уверенного во всемогуществе фюрера человека. Но я не нашел, что сказать, и потому молча покинул генерал-полковника, захватив таинственный пакет с собою.

Не буду подробно описывать всех однотипных и легко разрешимых, но все же многочисленных трудностей, которые мне пришлось преодолеть на пути к цели. Водитель мне попался неразговорчивый, но надежный, и ни разу не подвел меня. Для сохранности я сунул драгоценный пакет под одежду, поближе к груди, чтобы даже в самой непредвиденной ситуации не потерять его.

Вражеская авиация творила опустошение в наших тылах. Если раньше основными объектами воздушных рейдов были промышленные зоны и прочие важные объекты, то теперь враг стремился сломить нашу волю к сопротивлению бомбежками мирных кварталов. Конечно, война есть война, и наша авиация бомбила английские и советские города… Но чем, в таком случае, отличаются от нас наши враги? Они заявляют, что борются с абсолютным злом в лице Германии, с "насильниками и убийцами", и в то же время обращают в груды развалин даже не имеющие ни малейшего военного значения тыловые города! Особенно зверствовали англо-американцы, которые, не будь на их стороне русских, давно бы разделили участь Польши и Франции… Говорили, что их пропаганда пошла на чудовищную ложь: фотографии наших разрушенных городов, трупы мирных немецких граждан выдавались за "преступления гитлеровцев" и "жертвы нацизма". Запад готовил нам новый Версаль, используя ударную мощь советских танковых армад. Сможет ли фюрер принять правильное решение, на которое рассчитывал мой командир?

Не смотря на все это, за линией фронта апатия и пораженчество еще не восторжествовали. Пафосного духа времен "блицкрига" не было и в помине, но и солдаты, и гражданское население были готовы защищать свои дома от приближающегося противника. Если бы не недостаток боеприпасов и тяжелого вооружения, мы бы остановили русских на линии Одера даже без помощи бронетехники. Но только отвагой войны, к сожалению, не выигрываются! Я смотрел на то, как люди спешно комают траншеи, возводят некое подобие укреплений, натягивают колючую проволоку, и мне становилось нестерпимо грустно — разве эти своевременные, но сами по себе бессмысленные меры остановят всю ту массу солдат и боевых машин, которая приближается с Востока?

Мне довелось присутствовать при расстреле американского пилота, чей самолет сбили недалеко от Зеелова. Один из ЭсЭсовцев, знавший английский язык, перевел мне последние слова пленного — что-то вроде "Наши ребята еще отомстят вам за мою смерть и за все ваши преступления!". Это был не слишком высокий, но широкоплечий светловолосый человек с серыми глазами, которого легко можно было бы принять за немца — ничего удивительного, что мужество не изменило ему. Однако — опять "за все ваши преступления"… Почему мы — всегда преступники, а они — всегда "освободители"? Разве на войне не все одинаково убивают своих врагов?

Берлин встретил меня настороженностью и какими-то серыми сумерками. Над непривычным безмолвием руин (бомбежки!) высились гордые памятники прошлого. "Сумерки Богов" — пришло мне в голову (я всегда был большим почитателем Вагнера). Столица Райха готовилась к схватке не на жизнь, а на смерть. Столица Германии и столица Национал — Социализма. Хотим мы того или нет, но отныне, как бы ни кончилась эта война, всякая идеология, основанная на национализме и общественной справедливости, будет ассоциироваться с германским народом и с Адольфом Гитлером… Я, обычно не склонный к фатализму, почему-то подумал: может быть, Судьбе угодно погубить Райх, чтобы показать, что и перед ликом смерти мы не отречемся от однажды избранной Идеи? Может быть, грядущие поколения сделают больше, чем сделали мы, если их вдохновит наш пример? "Война еще не проиграна!" — одернул я себя, и вовремя — автомобиль подъезжал к цели. Вот величественная громада Рейхстага — но мне не туда. Фюрер руководит своими войсками из надежного бункера. Я должен передать ему бумаги!

Мое появление в святая святых Германии сначала не вызвало никакого беспокойства. Не смотря на то, что ситуация была критической, такое открытое появление в рейхсканцелярии русского или американского агента казалось слишком невероятным, поэтому меня восприняли как самого обычного курьера с линии фронта. Бумаги в запечатанном конверте тоже никто не стал проверять, однако когда я уже хотел поздравить себя с успехом, офицер СС, принимавший мой рапорт, задал вопрос: кому предназначены документы? Услышав, что фюреру, да еще и в собственные руки, он попросил меня подождать и минут на двадцать оставил меня во внутреннем дворике рейхсканцелярии, у входа в систему бункеров. Появившись, он сказал, что доклада от Шернера здесь давно ждут, но придется еще немного подождать, правда — уже внутри. Я пошел за ним, и честно признаться — почти сразу перестал ориентироваться в подземных переходах, тем более, что не представлял, куда они ведут и какого они масштаба. Наконец, офицер повторно покинул меня посреди пустого коридора. Даже присесть было некуда, и я заранее достал из-под одежды пакет с бумагами, чтобы не делать этого в присутствии высокопоставленных чинов или самого фюрера.