Записки кукловода - [54]

Потом он услышал приветственные аплодисменты и еще раз с гневом подумал о пьяном клоуне Шайе, из-за которого он сам не дождался законных оваций в конце своей собственной речи. Затем он представлял себе старика, бодрой геморройной походкой ковыляющего к микрофону… вот сейчас он выходит на авансцену, останавливается… сейчас последует выстрел… он должен быть совсем неслышным на фоне общего тарарама. Потом наступила пауза, и Битл кивнул, решив, что действительно не различил звука выстрела, потому что речь все не начиналась, а это могло означать только то, что дело уже сделано. Он уже посматривал на лестницу, предвкушая беготню и панику, которые неизбежно должны сопутствовать подобным печальным инцидентам, он готовился немедленно взять процесс в свои уверенные руки согласно заранее продуманному плану, он перебирал в памяти необходимые меры: больница, официальный бюллетень, указ о чрезвычайном положении, прессконференция поутру. Он уже… и тут, как гром среди ясного неба, из динамиков прозвучал скрипучий голос Амнона Брука: «Добрый вечер, дорогие друзья!»

Потом снова наступила пауза, и Битл снова подумал, что вот оно, готово… и снова динамики треснули над головой все тем же ненавистным стариковским скрипом. И он, все еще в недоумении, полез в карман за телефоном, чтобы позвонить Голему, который должен был находиться там, на крыше, который должен был позаботиться о киллере после того, как… Он даже успел ткнуть пальцем в первую кнопку, но тут сам Голем, выступив из темноты и больно взяв его за руку повыше локтя, очень тихо произнес знакомым и в то же время пугающе незнакомым голосом:

— А вот звонить не приказано, господин министр.

Но и тогда — даже тогда! — он еще не осознал масштабов катастрофы, а спросил с глупым удивлением:

— Голем? Почему ты здесь? И что это за куртка на тебе? И что с этим, как его…

И Голем, не похожий на Голема в какой-то странной желто-синей ветровке вместо обычного костюма, ответил:

— Все в порядке, господин министр. Лучше не поднимайте шума. Стойте спокойно, и мне не придется делать вам больно.

Вот! Именно в этот момент мир и перевернулся перед глазами Арика Бухштаба. Ему — Голему! — тупой и примитивной кукле, гориллообразному роботу, «не придется делать больно» — кому?! — своему божеству, своему кукловоду, который еще минуту назад… минуту назад…

Вопиющая дикость переворота заключалась еще и в том, как он был обставлен: не торжественным церемониальным маршем из сияющего чертога в темницу в сопровождении взвода почетной гвардии с саблями наголо, а чесночным шепотом тупого громилы на вонючей зассанной автостоянке.

Потом желто-синий Голем снова отступил в тень, и в последующие четверть часа Битл уже только привыкал к своему новому положению, старея и горбясь с каждой проползающей минутой. Голос вечного Амнона Брука скрипел наверху доверительной интонацией доброго дедушки. Битл не испытывал по отношению к нему никаких чувств: ни раскаяния, ни страха, ни ненависти проигравшего. Катастрофа не имела ничего общего с премьер-министром, с интригами, с борьбой за власть… ах, если бы дело было только в этом! Арик потерпел поражение в чем-то намного более существенном, основном. Он не мог даже назвать это делом жизни и смерти, потому что по всему выходило, что он, вроде как, и не жил вовсе, то есть жил, но в какой-то несуществующей реальности, а значит, все-таки не жил. Его нынешнее одиночество казалось ему всеобъемлющим, тотальным; исправить положение можно было, только начав жизнь заново, а такой возможности никто и не думал ему предоставлять. Да если бы даже и предоставили… кто поручится, что все сложится иначе?

А потом раздались финальные аплодисменты, и немного погодя Битл увидел Амнона Брука, спускающегося по лестнице в сопровождении двух топтунов и круглого сияющего Ромки. Бедный Ромка! Он наверняка еще не в курсе… хотя, черт его знает… может, и он перебежал вместе с Големом? Перебежал… не перебежал… какая разница?

Премьер-министр спускается, не торопясь, чтобы не оступиться. А Битлу тоже уже торопиться некуда. Ему скоро все расскажут. Вот только кто расскажет? Хорошо бы — сам старик, получилось бы не так унизительно. Хотя, опять же, какая разница?

В самом низу лестницы Амнона обступают просители; отталкивая друг друга, они бормочут какие-то фразы, протягивают какие-то бумажки. Старик рассеянно кивает каждому, сует для рукопожатий вялую костистую ладонь. Он устал. Ему еще предстоят несколько неприятных дел. И первое из них стоит вон там, возле своего бывшего лимузина, белея мятой рубашкой и опрокинутым лицом. Что же телохранители-то дорогу не освобождают? Сегодня они какие-то новые, видать, пока не привыкли. Хорошо еще, что Кнабель, как всегда, на месте. Ромка с улыбочкой, но решительно раздвигает небольшую толпу:

— Амнон устал, господа, ну поймите же… будьте добры… — ловкой рукою он собирает со всех одновременно папки и письма с прошениями. — Непременно прочитает… непременно… давайте и вы… непременно…

Хороший помощник, что и говорить. На шефа по безопасности, конечно, не тянет, но вот референтом… Брук делает еще несколько шагов и останавливается перед сломленным пожилым человеком, отдаленно напоминающим Арика Бухштаба. Здесь, за внутренним кругом оцепления, уже нету никого, кроме них двоих, да вечной шестерки Кнабеля, который не в счет. Старик вздыхает и кладет руку на плечу своему ученику.