Записки кукловода - [29]

— Шайя, — вполголоса говорит он, останавливаясь перед клиентом. — Шел бы ты домой, а? На сегодня достаточно.

Шайя с третьей попытки поднимает к нему тяжелую взлохмаченную голову, а затем еще некоторое время фокусирует взгляд. Сфокусировавшись, взгляд выражает удивление и радость узнавания.

— Ба!.. Да это ж Гена! Гена, бревнышко мое болотное…

— Иди домой, парень, — терпеливо повторяет Гена. — Ив уже наверняка беспокоится.

Шайя вяло машет рукой, отгоняя последний довод бармена, как случайную муху.

— Женщина всегда беспокоится… Вот скажи, Гена, ты когда-нибудь встречал женщину, которая бы не беспокоилась? Нет, ты скажи, скажи… только сначала подумай, чтоб ненароком не ошибиться. Вспомни их всех, начиная с мамы и кончая той шустренькой крокодилицей, что заигрывала с тобой позавчера. Ну?

Наморщив неширокий лоб, Гена делает честное мыслительное усилие. По всему выходит, что Шайя прав. Он всегда прав, этот Шайя. Поди поспорь с таким.

— Ну?

— Ну… похоже на то… — неохотно соглашается бармен.

— Вот видишь, — вздыхает Шайя. — А знаешь, почему? Ты бы, кстати, налил мне еще порцайку.

— Почему? — поспешно интересуется Гена, игнорируя последнюю Шайину фразу. Пусть лучше трындит, чем пьет.

— А потому, брат Геннадий, что женщины — существа циклические. Они живут, как по кругу ходят. У них даже организм соответствующий, сам знаешь. Ну, месячные и тому подобное. Понял?

Гена озадаченно приподнимает верхнюю челюсть, отчего становится еще больше похож на аллигатора, греющего спину на песчаной отмели. Кажется, что вот-вот к нему слетит поковыряться в зубах специальная крокодилья птичка.

— Не понял… — расстраивается Шайя. — Но я тебе, так и быть, объясню. Вот тридцать граммчиков выпью и объясню. Налей, Геша, не будь гадом.

— Ну уж нет! Даже не проси! — Гена решительно захлопывает пасть, мотает мордой из стороны в сторону и даже делает шаг назад для пущей убедительности. — Домой тебе надо, Шайя, домой…

— Экая вредная рептилия! — Шайя поникает головой. — Луизианский людоед. Тварь первобытная.

— Завтра сам же мне спасибо скажешь, — говорит бармен. Он уязвлен Шайиной грубостью, но нисколько не сомневается в своей правоте. Клиентов следует беречь, особенно постоянных. Гена обводит взглядом полупустой бар и, убедившись, что никто не нуждается в его услугах, возвращается к Шайе и встряхивает его за плечо. Пусть лучше трындит, чем молчит. Когда пьяный клиент трындит, то градусы у него перерабатываются в слова. А когда молчит, то градусы, не находя выхода, отравляют организм. А организм у клиента один, его жалеть надо. Особенно, когда клиент постоянный.

— Эй, Шайя!

— Чего тебе, мучитель?

— Расскажи, а?

— Чего тебе рассказать?

— Ну, про женское беспокойство.

— А нальешь?

— Налью. Но завтра. Зато за счет заведения. Идет?

Шайя смотрит на Гену, напряженно взвешивая «за» и «против». Его внутренние весы никак не могут поймать баланс, стрелка двоится, чашки колеблются, а вместе с ними колеблется и сам Шайя.

— Ладно, — сдается он наконец, и Гена звонко щелкает пастью, что на языке крокодилов означает улыбку облегчения. — Завтра триста граммов с тебя.

— Пятьдесят.

— Двести.

— Сто, и на сегодня ты завязываешь.

Они завершают переговоры крепким мужским рукопожатием. Теперь цель достигнута, и Гена мог бы заняться другими делами. Рассказ о связи женского беспокойства с женскими циклами интересует его не больше позавчерашней пивной пены. Проблема в том, что неудобно демонстрировать это сейчас, сразу же после заключения договора. Шайя может обидеться и расторгнуть с таким трудом достигнутое соглашение. Гена с надеждой вглядывается в зал. Увы, другим клиентам, как назло, ничего не требуется. Он вздыхает и смиряется. Такова уж злая барменская судьба — выслушивать всякую хреномуть. Говорят, в Америке за это психодокторам большие деньги платят. Эх… так то в Америке, а то тут, в баре. Тут трындеж идет за бесплатно. А почему, собственно говоря?

— Слушай, так уж и быть, — снисходительно произносит Шайя. Он даже не смотрит на своего собеседника и потому совершенно не в курсе сложных вопросов, которые занимают Гену в настоящий момент. Шайя смотрит на отражение своего бледного и пьяного лица в зеркале бара, мошеннически удваивающем количество наличной выпивки. Мошеннически удваивающем Шайю, как будто этому миру мало одного такого. — Так уж и быть, научу. Ты, Гена, хоть и крокодил, но хороший. Друг чебурашек. Я тебя, Гена, люблю.

Он икает и морщится. Гена терпеливо ждет.

— Шайя, браток, — говорит он с надеждой. — Шел бы ты домой. Завтра расскажешь.

— Э-э, нет… — Шайя выдергивает правую руку из-под левой и, воздев указательный палец, принимается грозить своему отражению. — Договор есть договор.

Он приостанавливается, словно собираясь с мыслями.

— Женщины, дорогой Геннадий, живут циклами. По кругу, то есть. Как бы это так объяснить, чтобы даже ты понял?.. Ну смотри: представь себе существо, которое все время бегает по кругу. Представил? Белка в колесе или водомерка какая-нибудь или, скажем, мошка… есть такие маленькие мошки, так они всю дорогу на одном месте телепаются. Ты их ладонью шуганешь, а они — будто ничего не случилось, продолжают себе кружиться: вверх — вниз, вверх — вниз… Видел таких?