Записки карманника (сборник) - [40]
Теперь мне придется немного отвлечься от основного сюжета повествования, чтобы объяснить, читателю некоторые особенности воровской среды и исправительной системы того времени. До августа 1961 года, пока не вышел новый уголовный кодекс, в советских тюрьмах и лагерях различий по режимам не было. Все, будь то впервые споткнувшийся на краже продуктов малолетка или старый рецидивист, отбывали срок наказания вместе, в одной камере. Даже женские лагеря находились рядом с мужскими. Высшей меры наказания, то есть расстрела, в те годы тоже не было. Впрочем, при Сталине смертная казнь была, но потом её отменили. Суд приговаривал к двадцати пяти годам заключения, этот срок и был потолком для арестантов страны.
Что касается воровского братства, то здесь также было всё по-иному, нежели сейчас, и главным отличием было отсутствие «подхода». После указа 1961 года для того, чтобы бродяга был принят в воровскую семью, стало нужно собирать воров на сходняк. Прежде чем стать вором в законе, кандидат на это высокое в преступном мире звание ставит близких ему воров, которые знают его лучше других, в известность о своём намерении, а те в свою очередь созывают воров на сходняк, чтобы протежировать своему корешу. До реформы все эти приготовления были абсолютно ни к чему. Когда молодой босячок впервые появлялся в камере, его обязательно спрашивали, кто он по жизни. Если он отвечал: «Вор», – то никому из сокамерников и в голову не приходило обвинить его в самозванстве. Конечно же, его пробивали и «на вшивость» и «на фраерский расклад», но основой его дальнейшей жизни вором в законе была сама воровская жизнь. То есть если он шёл по жизни правильно, соблюдая все законы воровского братства, не допуская компромиссов с совестью и не вступая ни в какие подозрительные связи, то такой человек был всегда примером для арестантов. Таким вором был Огонек, таких воров чуть позже, как и в наше время, стали называть ворами старой формации или «нэпманскими ворами».
11
Бутырский централ! Как много написано о нём, И сколько ещё будет рассказано писателями, публицистами и историками. Бутырка тех лет в принципе ничем не отличалась от тюрьмы нынешней. Разве что тогда не было шестого коридора смертников. Что же касается правил приёма арестантов, то за эти полвека они не претерпели особых изменений.
По прибытии Мишаню вместе с остальными этапированными водворили в камеру-сборку своего рода привратку, чистилище, «приемный покой». С неё обычно и начинаются первые мытарства первоходов. Через сборку проходят все заключённые – и прибывшие сюда из других тюрем, и из камер предварительного заключения, и те, кого, скажем, отправляют в суд или на этап.
На каждого вновь прибывшего заводится тюремное дело, куда записывают все имеющиеся при арестанте вещи, его особые приметы (наколки шрамы, выбитые и вставленные зубы, родимые пятна), снимают отпечатки пальцев («игра на рояле»), проводят первичный медосмотр и отправляют в тюремную баню, а его пожитки – в прожарку.
Пока этапники проходят эти процедуры, их держат в небольших клетушках-боксиках для временного содержания арестантов при этапировании, переводе из камеры в камеру, вызове к следователю и тому подобных нуждах. В каждый из боксов площадью от одного до трех квадратных метров могут набить человек до шести. Так по очереди и дергают то туда, то сюда.
Каждого шмонают по отдельности. Шмон в Бутырке был и остается ответственнейшей процедурой, и он здесь очень тщательный. У арестанта прощупывают каждый шовчик на одежде, из подметок с корнем выдирают супинаторы – железные пластины, придающие обуви жесткость, и раздевают догола «Нагнись, раздвинь ягодицы, присядь…»
После шмона пересаживают в другой боксик (в прежнем зэк мог что-нибудь припрятать). Фотографируют, но перед этим обязательно пропускают через парикмахера. Он-то и должен придать человеку арестантский вид.
Всю процедуру приёма, как правило, администрация проводит ночью, чтобы к обеду следующего дня арестант уже находился в отведенной ему камере. Общей или одиночной – это зависит от вашего преступного прошлого, точнее, от ошибок, допущенных вами на этой стезе, ну а кумовья тюремные всегда узнают о них если не первыми, то одними из первых. Мишаня не совершал ошибок, да и стезю воровскую поневоле избрал ещё ребенком, но он был не по возрасту шустр и дерзок. Для таких босячков у мусоров были свои камеры. Обычно небольшие, на шесть-восемь человек. Находились они, как правило, на спецу и содержалась в них преимущественно мохнорылая падаль, которая жила по указке администрации.
К тому времени в ГУЛАГе ещё не придумали крытые тюрьмы, прессхаты и «ломки». Все эти новшества придут много позже, после указа 1961 года, но и та гниль, что таилась в местах заключения сразу после войны, была для молодого вора, согласитесь, тоже немалым испытанием.
Согнувшись под тяжестью старого, лоснящегося от пота сотен заключенных матраца, выданного ему в каптерке, Мишаня молча следовал за разводным
