Записки карманника (сборник) - [39]

в доли секунды рассмотрела кучу денег, а на мизинце правой цапки посверкивал крупный бриллиант. На содержимое этого его лопатника все беспризорники, которые паслись вместе с Мишаней и Юсупом на Белорусском вокзале, могли прожить минимум месяц. Что же касается брюлика, то о нём и говорить нечего – он стоил целое состояние.

Ну, разве можно было упустить такой куш? Да нет, конечно. Поэтому босяки тут же обступили этого дятла, пытаясь незаметно приподнять полу его тяжёлого пальто. Хоть и с большим трудом, но им это удалось. Улучшив благоприятный момент, Юсуп ужом юркнул под руку фраера и выудил-таки заветный гомонец. Он успел передать добычу друзьям, но лох в последний момент щекотнулся. Вцепившись в загривок молодого кошелёчника мертвой хваткой, он так ударил его по лицу, что у Юсупа тут же брызнула из носа кровь.

Вся пацанва, участвовавшая в этой операции, тут же разбежалась, кто куда, один Мишаня остался стоять как вкопанный. Увидев истекающего кровью друга, который почти висел на руке фраера, он нисколько не растерялся, а, скорее, наоборот, озверел. Они столько лет провели вместе, мёрзли и голодали, попадали в разные передряги, но никогда, ни при каких обстоятельствах Юсуп не дал усомниться другу в своей братской солидарности. Так разве он мог теперь бросить его в беде?

Мишаня вытащил из-за пояса остро заточенный с обеих сторон кусок железного обода от деревянной бочки и, не задумываясь, с такой силой вонзил его в жирное брюхо фраера, что тот тут же отпустил оглушенного Юсупа.

С диким криком: «Убили, убили!» – шатаясь, как пьяный, он прошёл немного вперёд и рухнул без сознания на пол прямо возле урны в зале Белорусского вокзала, а недалеко от него, возле кассы дальнего следования, лежал, все ещё не пришедший в себя, Юсуп.

10

Легавые «сплели ему лапти» тут же, не отходя от кассы, как говорят в народе, в тот момент, когда он старался привести в чувство друга, лежащего на полу без сознания. Подобрали они и валявшийся рядом нож, которым Мишаня саданул фраера, но в растерянности выпустил из рук.

Вёл он себя спокойно, без ненужного кипеша. Ему было не привыкать к мусорскому вязалову. Где и за что только они не ловили его, в какие только камеры не водворяли, но, как правило, всё оканчивалось либо детским домом, либо детприёмником. Но этот случай был особым. Во-первых, ему уже исполнилось четырнадцать лет и теперь его могли предать суду за совершенное им преступление, а во-вторых, фортель, который он выкинул, правоохранительными органами не прощался никогда и никому, даже малолеткам.

Он прекрасно понимал создавшуюся ситуацию и не обольщался на этот счет. Возле выхода из здания вокзала Мишаню и двух сопровождавших его милиционеров обогнали санитары с носилками. Согнувшись в три погибели, они тащили к машине «скорой помощи» тушу подрезанного им бобра, а чуть поодаль двое других перекладывали с пола на носилки окровавленное тело Юсупа, так и не пришедшего в себя после удара.

На первом же допросе Мишаня тут же «загрузился» по полной программе. «Хотел есть, полез в карман, спалился, ударил ножом…» – больше он своих показаний не менял ни разу. Юсупа он не знает и откуда тот взялся, тоже никак не поймёт. Удар, предназначенный ему, в тот момент, когда он инстинктивно нагнулся, избегая оплеухи, случайно принял на себя этот паренёк.

Конечно, менты прекрасно понимали, что он выгораживает друга, и знали, как всё произошло на самом деле, но не настаивали на изменении показаний. Всем легавым в отделе пришёлся по душе этот не по возрасту шустрый оголец, да и у подельничка его нос оказался переломанным в нескольких местах. Начни легавые докапываться до истины, и эта делюга затянулась бы на месяцы. А время было не то, чтобы «пинкертонить». Преступление раскрыто, ну и ладно.

Новый 1947 год Мишаня встретил на Петровке. Ему тогда больше чем повезло. Судьба распорядилась так, что в хате, куда его водворили, сидел всего один человек, но какой… Это был хорошо известный в воровских кругах страны старый медвежатник, питерский вор в законе – Огонёк. Чуть позже, в начале пятидесятых, его роль сыграет актёр Плотников в фильме о начальнике ленинградской милиции, но Огонька к тому времени уже не будет в живых.

Распознав в пареньке будущего уркагана, он поднатаскал его как мог за четверо проведенных вместе суток. Огонёк отписал маляву в тюрьму босоте, показал и научил, куда и как её спрятать, и, достав буханку хлеба с «начинкой», протянул ему её в дорогу.

– А это еще зачем? – возмущенно и с явной обидой спросил жигана Мишаня. – Я к голоду привык, не впервой мне.

Огонёк хитро улыбнулся пацану, молча взял хлеб в руки и, аккуратно, как хирург, сняв сбоку горбушку которая держалась на четырех воткнутых внутрь спичках, вытащил из мякоти хорошо заточенный с обеих сторон стилет.

– Это на всякий случай, Мишаня. Но запомни, применять его нужно только при самой крайней необходимости, иначе ты будешь не вором, а бандитом.

– А как узнать, когда именно наступит эта самая крайняя необходимость?

– Не беспокойся, сердце твоё воровское тебе это само подскажет, – ответил старый жулик, серьезно и внимательно взглянув на юного