Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - [28]
В Германии творилась полная политическая неразбериха. В парламенте было представлено двадцать девять партий, за год прошло пять выборов в Рейхстаг. После того, как член Палаты общин консерватор Боб Бутби прочитал в январе лекции в Гамбурге и Берлине, он заявил Уинстону Черчиллю, что «у немцев царит полный беспорядок. Они не умеют заниматься политикой, а их партии – это дикий замес противоречивых теорий и сил, среди которых не последнюю роль играют профсоюзы и католическая церковь, хотя им вообще не пристало заниматься политикой». Бутби, однако, отмечал, что немцы люди «очень сильные» и он не винит французов за то, что они боятся своих соседей. Парламентарий провел долгую беседу с Гитлером, которому, правда, не удалось убедить Бутби в своих взглядах. Консерватор подвел такой итог поездки в Германию: «Больше всего меня поразили две вещи: потрясающие дома рабочих, а также спокойное отчаяние немцев»[226].
Двадцатидвухлетний Джеффри Кокс во время очередных выборов в Рейхстаг в июле 1932 г. оказался в Берлине. Несмотря на то, что нацисты получили 230 мандатов и стали самой большой партией в парламенте, они все равно не имели большинства голосов. Вот как Кокс в письме матери описывал то, что происходило в столице непосредственно перед выборами:
«Митинги запретили, поэтому не было больших скоплений людей. Просто многие выходили на улицы, покупали газеты и ждали результатов. Около резиденции Гинденбурга выставили охрану. Изредка проезжала машина, в которой сидели полицейские с винтовками и штыками. Они настойчиво сигналили, прося их пропустить. Потом приехало множество мотоциклов, машин и велосипедов, все рассчитывали увидеть что-то интересное. Я думаю, что в ближайшие шесть месяцев Германия либо станет коммунистической, либо начнет войну с Польшей. Самая большая опасность, на мой взгляд, состоит в том, что партия диктатора развяжет войну и начнет бороться с коммунистами, как только будет приведена в порядок немецкая армия. Все это очень грустно, потому что немцы такие прекрасные люди. В среде молодежи наблюдается отчаяние, так как люди понимают, что их превратят в пушечное мясо. Недавно один немецкий студент сказал мне: «А что нам остается делать? Только вперед, на баррикады!»[227]
Остаток лета Кокс провел в Гейдельберге, изучая немецкий язык. Этот университетский городок, окруженный поросшими соснами холмами, напомнил ему город Данидин в его родной Новой Зеландии. Коксу очень нравились развалины замка из красного известняка, горбатый мост через реку Неккар и старинные университетские здания. Даже сами студенты выглядели колоритно: «Большинство из них носят форменные фуражки различных студенческих корпораций, и очень у многих на лице шрамы от сабель». Эти шрамы, полученные во время фехтовальных поединков, с начала XIX века считались в студенческой среде почетным знаком отличия.
Если мензурное фехтование было распространено среди молодежи, то музыку обожали все немцы, вне зависимости от возраста и рода занятий: «Домохозяйки поют по утрам, когда выносят на деревянные балконы матрасы, чтобы их проветрить. В лодках устанавливают граммофоны; группы пеших туристов, настроив гитары, двигаются в сторону холмов; в кафе в саду замка по вечерам выступает джаз-бэнд; нередко немцы гуляют по ночам и поют своими глубокими голосами. Вверх по течению реки на вершине зеленого холма стоит деревня Хайльбронн, дома в ней с красными крышами и белыми стенами. К деревне ведет пыльная дорога, вдоль которой под яблонями аккуратно сложены снопы. Небольшой оркестр в деревенском кафе играет популярный мотив»[228].
Не только благодаря окружающему пейзажу Кокс чувствовал себя как дома. Новозеландцу также импонировало то, что профессора в Гейдельберге вели себя по-простому, отбрасывая все формальности. Они гуляли по городу без пиджаков, купались, ели мороженое: «В этих людях нет никакой чопорности, никакого отношения «учитель – ученик».
В то последнее лето Веймарской республики Кокс вместе с приятелями по университету и милой внучкой своей хозяйки купались в реке, устраивали пикники, плавали на лодке и играли в теннис. Только далекие фабричные трубы в Мангейме напоминали им об окружающем мире, в котором «существовали фашизм, большевизм, войны, революции и горе»[229].
Однако даже в Гейдельберге ощущалась социальная напряженность. Хозяйка дома, в котором жил Кокс, всегда ходила в черном: на войне погибли ее муж и трое сыновей. Точно так же, как и соседи, она испытывала финансовые трудности, вызванные высокими налогами. Впрочем, надежда не покидала немцев. Один из профессоров Кокса, поддерживавший нацистов, постоянно повторял: «Когда Гитлер придет к власти, все изменится к лучшему».
Тем летом Тони Рамболд также учил немецкий язык, только в Мюнхене. Он жил в обедневшей семье своего учителя, который, напротив, не был сторонником нацистов. «Бедный учитель Тони три недели провел в нацистских застенках[230], – писала леди Рамболд своей матери. – Ему лили касторку в рот за то, что он социалист. Он умолял Тони заплатить ему сразу за десять уроков вперед, чтобы он мог помогать своей матери»
