Записки из страны Нигде - [22]

Мои ранние герои все были очень молодыми. Так продолжалось до того момента, когда необходимость подсунула мне пожилого персонажа.

Это был епископ Ульфила. Мой первый литературный старик. Я писала и удивлялась тому, что мне с ним интересно. Я думала – какой он? Он вообще не похож на меня, у нас нет ни одной точки соприкосновения. Как увидеть мир его глазами?

Рассуждая «технологически», я бы стала предлагать: давайте разберем характер Ульфилы, что для него было главным, какие цели он перед собой ставил, какие качества ценил в людях. Но тогда я этого не делала. Да и сейчас, в общем, такого не рекомендую, разве что для разминки. На самом деле если у вас есть контакт с персонажем, все эти вопросы отпадают. Задавать их не обязательно – вы уже знаете ответы.

Итак, внезапно выяснилось (!), что тебе, автору, не обязательно быть таким же, как твой герой. Понятно, что Хелот из Лангедока отличается от меня образца 1989 года (когда роман писался) весьма условно, он легко мог быть заменен девушкой двадцати пяти лет, а мужчиной является лишь по той причине, что девушка в средневековом мире не могла бы развивать такую активность. Да и прочие мои ранние персонажи – это сплошь я, в мои неполные тридцать, они наделены моим любопытством, моей смешливостью, другими моими качествами, которые я считала в себе прекрасными. Коротко говоря, они были комплиментарными: я описывала идеальную-себя (какой я себя вижу), разбросанную по толпе привлекательных (для меня) персонажей.

Старик-епископ все изменил. Фактически – затормозил меня в этом чудесном полете.

Я любила его. Не стремилась понимать. Фактически – не лезла к нему в душу. Разве что угадывала в нем колоссальную способность к состраданию. Смотрела на него так, словно сидела у его ног. И он заговорил со мной. Это был мой первый опыт того, что я называю «черным ящиком»: я вижу то, что на входе, я вижу то, что на выходе, но я не знаю и не понимаю того, что происходит внутри «черного ящика».

Как писать от лица мужчины, когда ты женщина? А как мужчины пишут о женщинах?

Опыт чтения показывает - плохо. Рассказывать о том, насколько отвратительно мужчины-писатели изображают героинь, какими глупыми штампами они пользуются, было одно время любимым развлечением. Тут можно изощряться до бесконечности, множить примеры и втыкать ядовитые булавки. Помню, например, с каким облегчением я прочитала в «Одиссее капитана Блада», что кареглазая Арабелла была не красива, то есть не представляла собой стандартную красотку, обреченную на роман с главным героем. Ну и?.. Чуть далее выясняется, что она была прелестнее рододендрона, на фоне которого прогуливалась, вращая кружевной зонтик…

Женский персонаж в мужском тексте пассивен. Это не субъект, а объект. В принципе, мужчина-автор смотрит на женщину-персонажа глазами пользователя. Такова же, собственно, вся мужская любовная лирика, в которой воспеваются те части тела женщины и те ее качества, которые могут использоваться мужчиной (в первую очередь, конечно, автором) в своих целях.

Некрасов хоть жалел баб, низкий ему за это поклон. Тургенев не без ужаса показывал, что современный ему интеллигент настолько слаб, что даже воспользоваться женщиной не в состоянии. Ближе всех, мне кажется, понимал женщин Гончаров. А для Лермонтова они были загадочными существами, которых он даже не пытался понять: в лучшем случае он мог относиться к ним как к мужчинам, то есть задирать их и дразнить.

У Пушкина женщина, если это не объект, которым он желал бы завладеть на время, подается исключительно в социальном аспекте. Главная ценность для нее – семья. За семью женщина у Пушкина стоит горой, дальше семьи она ничего уже не видит. Положительные героини Пушкина сохраняют верность мужу вопреки любви или добираются до императрицы, дабы защитить жениха.

Итак, что мы имеем? Мужчины-писатели женщин не понимают и не стремятся понять. Видят в них только то, что может пригодиться им самим. Предполагают, что главное, о чем мечтает женщина, - это замужество и служение им, мужчинам. В тонкую сложную женскую душу не вникают. Потребители, короче.

Если взять эту утрированную схему за образец, то женщине-писательнице нетрудно создать в своей голове образ мужчины-писателя и творить от его лица. Естественно, механистически воспроизводить такой взгляд на вещи не стоит, но если пишешь от лица мужчины и при этом показываешь героиню, то гляди на нее мужскими глазами. Как? Поколения мужчин-писателей тебе уже показали – как. Героиня призвана оттенять героя, позволить ему выступить эдаким кандибобером, продемонстрировать свои лучшие навыки, умение смешить, сексуальную привлекательность и т.п. Например, ее можно спасти. Или загадочно проскакать под ее окном на черном коне.

Еще один момент, важный при создании «не женского» текста: убирать по возможности прилагательные и наречия, забыть о словах «чувство», «прекрасный», «меня охватило…», «душа», «переполняло» и проч. Прием чисто механистический, но работает.

Если взять противоположность, то есть подчеркнуто женскую прозу, то там все будет ровно наоборот. Тонко чувствующая героиня, каждое душевное движение которой нам известно, будет сильнее, умнее, находчивее этих недогадливых, подчас полезных, но зачастую таких беспомощных мужчин. Это касается не только женских романов, но и фэнтези (может быть, в первую очередь фэнтези). Автор не перестает любоваться героиней. Заодно показывает, как мужики сами собой в штабеля укладываются при виде этой неотразимости! А в сражении героиня круче всех, в магии сильнее всех, она практически непобедима. Одолеть ее, да и то условно, под силу только ЕМУ, и с НИМ у нее возникает «чисто мужское» соперничество. И в конце концов побеждает любовь. Или побеждает героиня, тут уж как автору ближе.