Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - [178]

Нератов со мной согласился, что нельзя успокаиваться на польском трюке и нужно немедленно реагировать, но сказал, чтобы я предварительно снёсся с министром внутренних дел. На другой же день на основании всех имевшихся у меня материалов я составил письмо в министерство внутренних дел по холмскому вопросу с разъяснением того, что произошло в связи с отменой закона о местном самоуправлении в Царстве Польском. Ответ пришёл довольно скоро, в нём говорилось о необходимости «включения добавления, что отмена закона не влечёт обратного водворения Холмской губернии в Царство Польское». На основании этого ответа Терещенко подписал изготовленное мною представление о том, чтобы решение Временного правительства об отмене вышеупомянутого закона было дополнено указанием, что Холмская губерния впредь до окончательного размежевания Польши и России должна по-прежнему оставаться вне Царства Польского.

За несколько дней до свержения Временного правительства в одном из последних его заседаний это добавление было принято, и таким образом положение Холмской губернии было восстановлено, что было не только парированием польского трюка, но и явно невыгодным для поляков прецедентом, который мог быть приведён лишь в пользу русского решения этого вопроса. Не знаю, какими глазами посмотрел бы на меня Ледницкий, но происшедший октябрьский переворот лишил меня случая с ним увидеться после этого решения Временного правительства. Не думал я тогда, что моя записка по холмскому вопросу очутится впоследствии в Брест-Литовске и сыграет роль при решении отдать Холмскую губернию Украине. Но об этом я расскажу в своём месте.

Будущее Литвы

В связи с этим решением Временного правительства нельзя не упомянуть и о литовском вопросе, который ещё летом 1917 г. был поднят М.М. Ичасом, литовским депутатом в IV Государственной думе. Ичас был принят Терещенко и обнадёжен им в надлежащем решении. Тогда же мне было поручено в связи с моими обязанностями референта по польскому вопросу подготовить и литовский. Терещенко просил меня наметить основные вехи по аналогии с польским вопросом — так, по крайней мере, просил об этом Ичас.

С последним я был знаком и раньше, встречаясь с ним в доме члена Государственной думы, моего родственника П.П. Гронского. Виделся я с ним и летом 1917 г., причём весёлый и общительный представитель будущей Литвы и впоследствии её министр поразил меня тогда крайне пессимистичным взглядом на исход войны. То, что он говорил, представляло исключительный интерес, так как он имел сведения и из Германии, и из Царства Польского и считал ещё до июльских дней положение Временного правительства безнадёжным, а победу Германии над Россией обеспеченной. Это всё совершенно не гармонировало с общим убеждением Временного правительства, что с помощью могущественных союзников нам удастся сломить в конце концов Германию. Всё, что говорил Ичас об общем положении России, было до такой степени ново в тот момент, что я считал нужным доложить об этом Нератову, дабы дать ему картину германских предположений. Тот отнёсся к этому очень серьёзно, так как знал об иностранных связях Ичаса.

Что касается постановки литовского вопроса, то, хотя Ичас и не мог считаться литовским шовинистом (он в IV Государственной думе был членом кадетской фракции), он всё-таки определённо указал на то, что раз полякам даётся независимость, то надо что-либо сделать и для литовцев, в общем всегда гораздо больше русофильствовавших, чем поляки. Вместе с тем для меня было ясно, что ставить литовский вопрос по точной аналогии с польским значило бы открыть двери для полного расчленения России. Если из-за того, что поляки получают независимость, давать независимость литовцам, то как можно было бы отказать затем Финляндии, а потом и всем многочисленным народностям России — эстонцам, латышам и т.д.? Кроме того, польский вопрос действительно находился в особом положении, так как русское правительство в воззвании вел. кн. Николая Николаевича от 1 августа 1914 г. обещало восстановить полякам Польшу, составленную из трёх частей — русской, австрийской и прусской, следовательно, польский вопрос был с самого начала вопросом международным (наподобие, скажем, армянского), самым тесным образом связанным со славянским освободительным характером войны 1914 г. К тому же, в начале войны он ставился как присоединение к России восстановленной Польши, хотя бы и с очень широкой автономией. Польша целиком втягивалась в международную орбиту России в силу того, что Россия выступала защитницей всех славян в этой войне.

Литовский же вопрос в постановке Ичаса был прежде всего вопросом русским, так как все литовские земли находились в России, международного элемента в этом вопросе вовсе не имелось, это была добрая воля России — давать или не давать Литве независимость, следовательно, он должен был решаться на общем основании всех национальных вопросов, и прежде всего в интересах целостности Российского государства и суверенного свободного решения Учредительного собрания.

Больше того, если Временное правительство обещало Польше независимость, то взамен требовало русско-польский военный союз, и, принимая во внимание, что новая Польша должна была быть составлена не только из русской, но и из австрийской и прусской частей, Россия в международном отношении не проигрывала, а выигрывала. Постановка польского вопроса при Временном правительстве по сравнению с постановкой его в царской России в международном отношении была та же, менялись только отношения внутренние в смысле полного размежевания местных русско-польских дел. «Независимость» Польши всегда понималась условно и при Временном правительстве, так как революционная Россия не меньше царской не могла кровью русских солдат создавать потенциального или эвентуального врага.