Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - [160]

По закону в Высшем призовом суде участвовали адмиралы, представители морского ведомства, сенаторы как представители юстиции и представитель МИД как дипломатический член судебно-призовой коллегии, так как дела, подлежавшие разбору, были настолько крупны по своим материальным размерам, что не раз в прошлом вызывали дипломатические недоразумения. На представителе МИД лежала обязанность оценки именно этой международно-политической стороны каждого дела, помимо юридической, дабы предупредить при самом решении дела возможность конфликта. Но дух времени ворвался и сюда, прежний чрезвычайно высокий служебный состав Высшего призового суда был дополнен по предложению морского ведомства… представителями Центрофлота, то есть, другими словами, матросами, которые должны были заседать рядом с адмиралами.

По этому поводу я не могу не вспомнить, как Фромажо, впоследствии юрисконсульт французского МИД, во времена Версальского конгресса и после него — участник межсоюзных конференций в качестве эксперта по международному праву, говорил мне в Париже до войны о том, что во время Французской революции 1789 г. призовые суды во Франции 17 раз меняли свою компетенцию и свой состав, каждый раз по различным идеологическим причинам. То же в более скромных размерах приходилось видеть и мне, на деле изучая влияние революции на столь, казалось бы, отдалённое от неё явление, как призовой суд. Но я должен сказать, что, внимательно изучая по указанию Фромажо этапы французского революционного законодательства в этой области, я нигде не натолкнулся там на участие революционных матросских команд или хотя бы их центральных организаций. Это новшество — самодельный продукт Февральской революции, и я с большим интересом ждал дня этого оригинального заседания адмиралов, сенаторов и революционных матросов, однако летом 1917 г. в этой апелляционной инстанции дел не было, и первое заседание преобразованного форума было назначено на 26 октября 1917 г. — дату, ставшую знаменитой. Об этом событии я расскажу ниже в связи с октябрьским переворотом, так как лично мне благодаря этому обстоятельству — я должен был присутствовать в качестве докладчика по назначенному на этот день делу — пришлось занять определённую позицию по отношению к Октябрьской революции единолично и за 24 часа до решения Союза союзов всех ведомств и нашего министерства в частности.

Но если моё участие в Высшем призовом суде самым неожиданным образом сочеталось со столь грандиозным событием, как большевистский переворот, то не могу не привести здесь одно из военно-морских совещаний летом 1917 г., в котором мне пришлось по обыкновению представительствовать от МИД. Разбирался вопрос, казалось бы, совершенно не имеющий отношения к революции, — вопрос о призовом вознаграждении. Привожу этот случай, так как он имеет самое прямое отношение к бытовой стороне Февральской революции, к преломлению её в действительности.

Дело заключалось в том, что, по нашему действовавшему к моменту Февральской революции законодательству, известное как в английской, так и в западноевропейской практике вознаграждение за взятые призы, то есть неприятельские суда или нейтральные (в случае провоза на них контрабанды или прорыва блокады), полагающееся команде и офицерскому составу судна, было отменено по соображениям, высказанным ещё на Гаагской конференции 1907 г., а именно потому, что это долг воинской чести, на который не должны влиять корыстные соображения. Россия шла впереди Англии, где призовое вознаграждение издавна служило приманкой для флотской службы, а в прежнее время даже на высших командных постах являлось одним из существенных элементов баснословных адмиральских состояний. Средневековый обычай совершенно не вязался с современной войной, и, кроме того, призовое вознаграждение ставило в неравное положение военно-сухопутную добычу, где никто из чинов армии не имел права на вознаграждение, и военно-морскую, где они вознаграждались. По этим высоким мотивам русское правительство отменило призовое вознаграждение, и война 1914 г. должна была быть очищена от этого средневекового тяжёлого наследия.

После Февральской революции Центрофлот по ходатайству черноморских моряков (равно матросских и офицерских организаций) поднял вопрос о восстановлении призового вознаграждения, ссылаясь на то, что из-за отсутствия этого вознаграждения огромное количество захваченных судов и вообще морской добычи попросту уничтожалось захватчиками на месте, пропадая, таким образом, и для команды и для государства. На этом совещании председательствовал, уже в новой форме, введённой Временным правительством, адмирал Бострем, бывший главнокомандующий Черноморским флотом, которого я лично знал ещё по Севастополю. Состав совещания, происходившего в морском министерстве, был обычный, то есть междуведомственный, никаких иных элементов вроде Центрофлота и т.п. не было. Тем интереснее было то, что докладчик от морского ведомства, изложив историю вопроса и особенно подчёркивая наличие согласия офицерских и матросских элементов Черноморского флота в этом вопросе, со своей стороны, присоединился к ходатайству. После чисто формального замечания представителя министерства юстиции, заявившего, что этот вопрос может быть окончательно решён только во Временном правительстве, начались прения по существу.